Это происходило со мной тогда, когда я ещё только познавал азы православия, и Господь укреплял меня в вере. Наша паломническая группа отъезжала в автобусе от источника Тихона Задонского, где мы имели возможность чудесно погрузиться в ледяную воду святой купели и пребывали с благодатью в приподнятом настроении. Мы ехали в Калужский мужской монастырь Успения Пресвятой Богородицы – Успенская Тихонова Пустынь. Было раннее утро, мы торопились, чтобы успеть на Божественную Литургию. Паломники были немного возбуждённые после погружения в купель святого Тихона Задонского и перебрасывались остротами по поводу омовения. (Сделаю небольшое отступление – свой летний отдых я любил проводить у моря, занимаясь дайвингом, охотясь на обитателей Чёрного моря). И тут я тоже вставил свою остроту в поток шуток, звучащих на фоне урчащего, изрядно потрёпанного двигателя старенького «Икаруса»: «Да, мне так не хватало ласт и маски, можно было бы поплескаться ещё с полчасика». Понемногу разговоры в салоне автобуса поутихли, многие начали подготовку к исповеди, я тоже достал молитвослов и погрузился в чтение молитв перед Святым Причастием. Вдруг я вспомнил свои остроты по поводу омовения в источнике святителя Тихона Задонского: «Да как я посмел шутить о святом месте?» Эта мысль зависла в моём мозгу и отвлекала меня от молитвы, в конце концов я дополнил список своих грехов, написанных на листочке из блокнотика и успокоился…
Мы стояли в притворе Никольского храма Калужской Свято-Тихоновой пустыни среди прихожан и паломников из других групп, так же желающих поскорее подойти к священнику на исповедь. Кающиеся грешники не стояли очередью к батюшке, как это обычно принято, они скорее напоминали хаотичную шеренгу перед командиром в армии на плаце. Когда священник покрывал исповедника епитрахилью и начинал читать разрешительную молитву, в толпе происходило некое состязание – кто первым сделает шаг в сторону священника и, осенив себя крестным знамением, попросит прощения у собратьев, тот следующим идёт на исповедь. Я стоял в переднем строю и размышлял: «Дескать, сколько раз я исповедовался и никогда не чувствовал страха пред Богом. Просто какая-то условность – ритуал. Господи, пошли мне страх, чтобы я понял всю ответственность исповеди», – мысленно я обратился к Творцу. И тут я, словно проснувшись, увидел, что священник читает над исповедником разрешительную молитву, и никто ещё не вышел перед строем. Я сделал шаг вперёд, быстро осенил себя крестным знамением, затем, повернувшись к стоящим позади меня братьям и сёстрам, испросив у них прощения, пошёл к священнику.
– Что это ты там делал перед прихожанами, махал правой рукой?» – задал мне вопрос батюшка.
– Я перекрестился, прежде чем попросить прощение у них, – ответил я, толком ещё не понимая, что хочет от меня священник.
– А-а-а, а я думал, что ты мух гоняешь. Ты знаешь перед Кем ты стоишь?
Я молчал, пытаясь понять, что сделал не так.
– Господь неведомо пребывает пред нами! Представь себе, если Он тебя не услышит и уйдёт, затворив пред тобою двери Рая. Тогда уже хоть кричи или не кричи – ничего уже не изменишь.
Какой-то неведомый мне ранее страх сковал моё тело, я находился перед священником, и никого уже кроме нас, словно не существовало. Я понимал, что я не сделал ничего для того, чтобы меня простил Бог. Страх проникал во все клетки моего тела, я всё больше и больше ненавидел себя за свои грехи, ощущал свое ничтожество. Я не знал, где мне укрыться от стыда за всё мною содеянное.
– Ну-ка, осени себя крестным знамением и вообрази, что ты стоишь пред Творцом, и сейчас решается твоя участь, если дверь Рая затворится прежде, чем ты войдёшь туда, второй шанс тебе уже не предоставят.
Я перекрестился опять в спешке.
– Не торопись, с благоговением делай это, не забывай перед кем ты стоишь.
На этот раз я, не спеша чётко наложил на себя крестное знамение.
– А на что похожа твоя кисть, осеняющая тебя крестом? – Строго спросил священник, – большой, средний и указательный пальцы должны быть прижаты друг к другу в щепотке, а безымянный и мизинец плотно прижми к ладони, да так, чтобы бес не смог под ними пролезть! И не клади поклон пока не закончишь крестное знамение.
Я продолжал креститься, а священник «муштровал» меня, как командир провинившегося солдата перед строем… И вот наконец-то дошла очередь до исповеди, я дрожал, словно осиновый лист, читая свои грехи, написанные на листике из блокнота. Когда я прочёл свою шутку о святом источнике, батюшка меня спросил: «А ты спортсмен?» Я с перепугу сказал: «Да». (Я был любитель подводной охоты, но не профессионал). Священник прочёл разрешительную молитву и строго сказал мне: «Иди…»
На протяжении всей Литургии меня одолевал страх: «А вдруг меня не допустят к Причастию? Я опять нагрешил прямо на исповеди перед священником – я сказал, что я – спортсмен, но я – дилетант, любитель…»
И вот пришло время, Литургия подошла к концу, и к чаше потянулась вереница мужчин, а за ними и женщины со сложенными крестообразно на груди руками. Я шёл со страхом, как на эшафот – а вдруг сейчас меня не допустят к Святым Христовым тайнам…
«Причащается раб Божий…», – сказал священник, глядя на меня. Его голос был таким мягким и добрым, что я понял – Бог принял мою исповедь. Слёзы накатились на глаза, к горлу подступил ком. Я еле выдавил из себя: «Владимир». «Владимир», – вторил мне батюшка, поднося к моему рту лжицу со Святыми Дарами. Я испытывал неподдельную радость, возможно такую же, как испытывает помилованный смертник в тот самый момент, когда топор уже занесен над плахой. (Немного забегу вперёд – с тех пор я никогда больше не просил страха Господня). Слава Богу за всё! И тут священник вышел на амвон с проповедью. Мне казалось, будто всё, что он говорил было адресовано мне. Я буквально поглощал каждое слово, пропуская его через сердце, понимая, какое это богатство – жизнь, которую даровал мне Господь. И в довершение ко всему прозвучали слова, завершающие проповедь: «Сейчас начался Великий пост – мы все, как спортсмены ушли со старта, и дай Бог всем нам дойти до финиша, то бишь дожить до праздника Светлой Пасхи без потерь в наших рядах...»
Владимир Малёванный
