II
Ласковое весеннее солнышко приятно согревало исхудавшее тело молодого человека, весело шагающего вдоль отсыпанной гравием дороги. – Вот она какая – свобода! Казалось бы, и воздух тот же, но нет, воздух все же другой – он пьянящий и ласковый, не тот, что в лагере – мрачный и колючий, – рассуждал Алексей. По обеим сторонам дороги приветливо шумел березовый лес. На дорожном указателе, «проплывающем» мимо, было написано «Горловка, 15 км». Возможно, при других обстоятельствах это считалось бы немалым расстоянием для пешехода, но не в нашем случае. Не успел Алексей вдоволь насладиться просторами матушки России, как дорога закончилась, и он вошел в здание железнодорожного вокзала. Достав из бокового кармана спецовки справку об освобождении и деньги, выданные ему на дорогу, купил билет. Мимо то и дело сновали пассажиры, все они были одеты в яркую гражданскую одежду, это сильно «резало» глаз бывшему арестанту, привыкшему к тёмным пейзажам на зоне. Его же из толпы выделяла стрижка и спецодежда, поэтому некоторые граждане сторонились его и смотрели искоса. Взяв билет и сдачу, он прошел в буфет, там купил буханку хлеба (на большее денег не хватило). Что ж, для полуторасуточного пропитания в поезде не так уж и плохо. Откусив пару раз от горбушки, Лёшка понял, что ему совсем не хочется есть, хоть с утра ничего во рту не было, свобода пьянила. На душе было тревожно. Все происходящее вокруг словно его не касалось, еще не верилось, что он на воле. Положив хлеб в дорожный мешок, парень вышел на перрон, голос из репродуктора объявил о прибытии его поезда…
И вот наконец-то долгожданная встреча, которую он много раз прокручивал в своем воображении. Лёша даже чувствовал мамин запах, представлял её лицо и то, как он будет её целовать. И вот она! Но нет, скорее это не она, а немного помолодевшая бабушка Маша. Да, время скидок не делает…
Конечно же, это мама! Но как она изменилась: седые волосы, натруженные с прожилками ладони, проваленные щеки, отёкшие веки. А вот взгляд, словно из глубины души остался прежний. Он-то и растопил сердце бывшего заключённого, огрубевшее за время пребывания в местах, где зло в почёте, а правда нипочём. Лёша обнял мать и зарыдал. – Прости, – сквозь слёзы прошептал он, – прости, если можешь…
– Бог простит, Он милосерд, – поглаживая коротко остриженную с небольшими залысинами голову сына, Полина с трудом сдерживала эмоции. Немного успокоившись, Алексей поднял взгляд и увидел сияющее лицо прекрасной девушки.
– Настенька, сестричка! Неужто это ты? Да ты настоящая невеста, – брат и сестра обнялись.
– Ну, пора отметить это событие, – мать, надев фартук, пошла в кухню.
Экспромтом накрыли праздничный стол: жареная картошка, квашеная капуста, черный хлеб и даже вишневое варенье к чаю.
– Дети, давайте помолимся перед трапезой.
Лёша, осенив себя крестным знамением, затянул «Отче наш»…
За обедом обменивались новостями, у всех было хорошее настроение.
– Мам, а как бабушка Маша? Пишет?
Улыбка мгновенно слетела с лица Полины. Немного помолчав, она сказала: «Бабушки уже год, как нет. Похоронили в деревне рядом с её отцом – она так хотела».
Встав из-за стола, мать прошла к иконе Богородицы «Казанская», висящей на стене у окна. Пошарив рукой за образом Пречистой, она вынула оттуда узелок и вернулась на место.
– Вот её наперсный крестик, она завещала его тебе.
Развязав платочек, мать вынула золотое распятие старинной работы на темной тесемке и одела его сыну.
– Бабушка хотела, чтобы крестик напоминал тебе о ней. Положив крест на ладонь, парень внимательно посмотрел на него и поцеловал. Алёша прикрыл глаза, он вспомнил ласковую улыбку бабушки и сверкающий на солнышке, висящий у неё на шее золотой крестик. – Обещаю, бабуля, не забуду, он всегда будет со мной…
Обед закончился, прочитали благодарственные молитвы и женщины стали собирать со стола посуду, повисла пауза. Алексей понял, что мать стесняется расспрашивать его, поэтому сам решил изложить ей свой план на ближайшее будущее. Необходимо было получить паспорт и военный билет. От прохождения военной службы в рядах Советской Армии Алексей был освобожден, так как статья, по которой он был осужден, считалась тяжкой. Был и минус в этой ситуации: с этой статьей не прописывали в Москве, ему надлежало уехать за 101 км. из города – такой был негласный закон. Поэтому Лёшка планировал перебраться к дяде Андрею в деревню, поближе к могилке любимой бабушки. Обо всём этом он и поведал матери.
– Утро вечера мудренее! Давай, отсыпайся, – похлопав сына по плечу, Полина начала стелить постель…
Никто не ведает заранее, что ждет его завтра, послезавтра и в ближайшие дни, не знал и Алексей. Первый день на свободе, в мягкой постели в полной темноте ему не спалось. Как быть дальше? Как построить свою жизнь? Он пока не знал. Но одно уже твердо решил – без Бога его жизненный путь не имеет смысла.
Яркий солнечный лучик, проскользнув сквозь занавеску, пробежал по старым обоям, остановился на лице Лёши, заснувшего только под утро, парень сразу открыл глаза (привычка вставать в 6 утра, выработанная годами, давала о себе знать). Поняв, что больше не уснуть, Алексей взял полотенце и прошел в душевую комнату. Да, ничего здесь не изменилось за прошедшие годы: те же трубы с растрескавшейся краской и проступившей сквозь неё ржавчиной. Рыжая, местами расколотая кафельная плитка на полу, та же дверь со скрипучими навесами. Всё было по-прежнему, словно он и не отлучался из дома …
Началась повседневная суета: визит в милицию, в паспортный стол и в конце недели в военный комиссариат. С группой ребят Алексей, взяв «бегунки» пошел по кабинетам проходить медицинскую комиссию. Первого врача прошел быстро, зрение у него было «соколиное», наследственное от бабушки, которая в 70 лет без очков вдевала нить в игольчатое ушко. В других кабинетах также никакой патологии у парня не обнаружили. И вот группа ребят встала перед членами призывной комиссии. Приказали раздеться до трусов и построиться в шеренгу. Председателем комиссии был майор медицинской службы, фронтовик: человек выше среднего роста, широкоплечий, с бритой головой. На его гимнастерке красовались ордена, многое рассказывающие о его воинской доблести. Он брал в руки бланк, нараспев произносил фамилию, призывник отзывался, комиссия выносила вердикт «Годен».
Настала очередь Алексея.
– Я, – сказал он, услышав свою фамилию. Оторвав взгляд от бумаги, военврач посмотрел на призывника, и вдруг его глаза вспыхнули гневом, он весь затрясся, поднявшись со стула, бросился на Алексея.
– Это что за мракобесы в советском обществе? – подлетев к парню, он ухватился за крестик, пытаясь его сорвать. Словно импульс ужаса коснулся присутствующих, все замерли в ожидании чего-то страшного. Парализованный от неожиданности призывник вдруг понял, что является причиной негодования героического фронтовика, и в последний момент перехватил ладонь эскулапа.
– Это же бабушкин подарок! – закричал он.
– Ах ты контра! – орал врач, пытаясь выдернуть из захвата кулак с зажатым в нем крестиком. Майор резко дёрнул свою руку, на которой повисло худое тело бывшего заключенного, потеряв равновесие, оба рухнули на пол и покатились, продолжая бороться. Очевидно, кто-то из членов комиссии нажал «тревожную кнопку», и в дверь ворвались двое военных с оружием. Они под руки подхватили защищающего свою реликвию, обезумевшего от горя призывника и волоком потащили его из помещения…
***
Через час, еще не осознавшего всей трагичности ситуации паренька, доставили в отдел КГБ. Посадив в одиночную камеру без окон, словно забыли о нем. Излюбленный метод комитетчиков – воздействие на психику арестованного. Кормили один раз в сутки, поэтому Алексей смог сосчитать, сколько дней пребывает под стражей. На седьмой день его привели в кабинет к следователю и начали допрос. Молодому человеку инкриминировали религиозную пропаганду и нападение на должностное лицо…
– Ты веришь в Бога? – задал вопрос следователь. – Да. – В твоем положении такой ответ – бред сумасшедшего. Ты сам себе добавляешь срок. Напиши отказ от веры в Бога, мы тебе переделаем статью, и годика через два-три ты вернешься домой. В противном случае загрузишься по полной.
Алексей молчал, мысленно он молился, понимая, что всё это происки дьявола, и вопрошал ко Господу, дабы Он укрепил его, не дал смалодушничать. Следователь вызвал конвоира:
– Уведите арестованного, пусть подумает – где Бог и где он.
Затем еще несколько дней парня уговаривали отречься от веры в Бога, но он твердо стоял на своем. В итоге его отправили в тюремную психиатрическую больницу, «на обследование».
В ночь перед этапом, лежа на нарах в своей камере, Алексей читал Иисусову молитву и придремал. Приснилась ему бабушка Мария: она была молодая, одетая в свое любимое васильковое платье, лицо её сияло. – Крепись внучок, тебя ждут испытания, запомни: ты сильный, – и бабушка ушла. Алексей проснулся, на душе было тепло и радостно, это был не просто сон, и он это понял. Уснуть больше не удалось. Оставшееся время прошло в молитве, под утро громко лязгнул засов металлической двери.
– Подследственный, с вещами на выход! – гаркнул охранник. И вновь все закрутилось: «воронок», «вагон столыпинский» и снова «воронок», конечной остановкой которого была психиатрическая клиника.
И вот начались его мытарства: Алексей голый стоял в просторной большой комнате, посреди которой за массивным дубовым столом сидел доктор. По обе стороны от «больного» стояли санитары – крепкого телосложения парни с отсутствием интеллекта на грубых физиономиях. Они больше напоминали палачей, приведших очередную жертву к эшафоту, нежели медицинский персонал. Парень ощутил себя подопытным кроликом перед началом эксперимента. В таких ситуациях, когда неоткуда ждать помощи, даже атеисты начинают вопрошать к Богу.
– Господи, дай мне сил не отречься от тебя! – взмолился он.
Вдруг у Алексея появилась уверенность в том, что он все стерпит, ради того, кто создал все видимое и невидимое и даровал ему жизнь. На ум пришли слова бабушки: «Запомни: ты сильный». Не имея большого духовного багажа за плечами, Лёша имел сильную веру в Творца, и это его укрепляло.
– Да будет воля Твоя, – парень не заметил, как произнес это вслух.
Доктор, все это время что-то писавший, оторвался от бумаг и перевел взгляд на пациента.
– Вы что-то сказали? – с сарказмом спросил он.
Парень молчал.
– Типичный случай, – продолжил врач, используя дежурный набор фраз.
– Итак, вы считаете, что Бог есть? – юродствуя, начал свой «спектакль» коновал. Ответа не последовало. Один из громил, стоящий по правую сторону от парня, врезал ему кулаком в солнечное сплетение: – Отвечать надо, когда тебя спрашивает доктор! – вставил он свое «веское» слово. Словно рыба, выпрыгнувшая из аквариума, Алексей судорожно открывал рот, пытаясь вдохнуть воздух. Лицо покрылось испариной и начало синеть, в самый последний момент дыхание восстановилось, но ноги уже не держали, и паренек повалился на пол.
– Не переусердствуй, – сказал доктор. – На вот, приведи его в чувства,– смочив ватку в растворе нашатырного спирта, он передал её громиле. Алексея вновь вернули в вертикальное положение, на всякий случай санитары его поддерживали под руки. В голове у него шумело, к горлу подступил ком, ноги дрожали.
– Ну, так ответь мне: Бог есть? – громила взглянул на пациента, тот понял – лучше ответить.
– Да, есть! – громко выпалил он и закрыл глаза, ожидая удара.
Но удара не последовало, и парень сквозь прищуренные веки увидел, что в это время доктор набирает в большой шприц лекарство из ампулы.
– Что ж, будем лечить, – вынув шприц из склянки, врач передал его помощникам, а сам вышел из кабинета. Сделав укол пациенту, санитары «упаковали» его в смирительную рубаху и отнесли в одиночную палату. То, что творилось с бедолагой после воздействия лекарства на организм лучше не описывать, он и сам всего не запомнил, сколько времени провел в связанном положении тоже не знал. Очертания окружающих его предметов начинали обретать реальные формы, хаотично блуждающие мысли выстраивались в логическую цепочку, он старался осмыслить происходящее.
Вернулись громилы, пошлёпали ладонями по щекам. Остекленевшие глаза истязуемого, пробежав по орбите, остановились, приобретая разумное выражение – Ожил голубчик, – как будто радуясь, что жертва не покинула их, злорадствовал изверг. Взявшись за связанные ноги подневольного, медики отволокли его в душевую. Затем, высвободив из смирительной рубахи, принялись из шланга смывать с него испражнения. Очевидно, это было обыденное явление после такой процедуры, поскольку комментариев не последовало.
«Подопытного» переодели в больничную одежду и начали «лечить»: давали таблетки, делали уколы. По Лёшкиным подсчетам прошло дней тридцать, и вновь он предстал перед своими мучителями в белых халатах.
– Вот чистый лист бумаги, ты пишешь, что Бога нет, и на этом «курс лечения» закончен, – глядя на парня, как удав на кролика, заискивающе мямлил доктор, – в противном случае ты сам усугубишь своё положение. Даю тебе минуту на размышление – время пошло, – приподняв край рукава, он взглянул на часы.
Алексей не сдвинулся с места.
Отведя взгляд от часов, врач дал команду санитарам: – Забирайте!
Три дня тяжелейших испытаний выпали на долю ни в чём не повинного человека. Его душили простынями, затем приводили в чувства холодной водой и снова душили. На следующий день налили в ванну ледяную воду, открыли окно и начали топить. Полуживого его привели в чувства и процедуру повторили. Лёша уже не понимал, что с ним происходит, инстинкт самосохранения утратил свою функцию, он больше не сопротивлялся. В какой-то момент громилы на самом деле его чуть не утопили, пришлось даже делать непрямой массаж сердца. Удовлетворив свои садистские потребности, санитары оставили его в покое. Главврач сделал заключение «Симулянт», и пациента отправили этапом назад в отдел КГБ.
Там, закончив следствие, выдали обвинительный лист, в котором было написано: «Религиозная агитация и оказание сопротивления должностному лицу». Затем судебное заседание и приговор: 10 лет лишения свободы.
Десять лет - огромный промежуток времени, казалось бы, можно умереть в отчаянии. Но Алексей почувствовал облегчение, после психиатрической клиники впервые появилась определенность, он знал свое будущее, отсчёт времени пошёл в обратном направлении. Если бы ни вера в Бога и постоянная молитва, то наш герой так и остался бы вечным пациентом психиатрической клиники…
Железнодорожный состав, переполненный бесплатной рабочей силой, тянулся по бескрайним казахским степям. Монотонный стук колес укачивал заключенных, измученных многодневным пребыванием в душных вагонах. Воздух был тяжелый и спертый, «парашу» выносили один раз в сутки на остановках. Алексей сидел на полу, прижавшись спиной к стенке вагона, прилечь было негде. За пазухой лежала буханка черного хлеба – его трехдневный паек, он понемногу отщипывал от неё и клал себе в рот. Глаза его были закрыты, со стороны создавалось впечатление, будто он спал. На самом же деле ему удавалось «выключать» свой мозг и ни о чем не думать, молитва же текла сама собою, всё то, что происходило вокруг него, он не слышал. Заполняющие вагон люди были разных национальностей, возрастов и социальных слоёв. Здесь были воры, а также осужденные по политической статье, севшие за религиозную пропаганду и случайно попавшие для общего количества ни в чем не повинные граждане. Последним и вину предъявляли, как принято говорить «по ходу пьесы». Все были заняты своими делами: в противоположном от Алексея углу группа уголовников играли в карты. Периодически оттуда слышались острые матерные словечки. Всё это вывело из молитвенного состояния аскета, и он открыл глаза, напротив начались разборки. Внешне было ясно, «грузили» работягу, который толком не понимал, что происходит. Его хитростью втянули в игру, ну а дальше шулерство, и он у них в кабале. Кто-то из играющих ударил неудачного картежника ботинком в лицо, тот отлетел в сторону и упал рядом с Лёшей, из носа у него потекла кровь.
– Нужно спасать парня, пока не поздно, – подумал Алексей и обратился к «веселой» публике.
– Братва, в чём мужик повинен?– спросил он, вставая с пола.
Тот, который ударил парня, очевидно, был из блатных, он и объяснил: – Проигрался фуцин, пытаемся своё получить. А тебе что, до этого дело есть?
– Я за него хочу отыграться, – подсаживаясь в круг и подавая блатному руку для знакомства, аскет представился: – Алексей.
– «Тёртый», – последовал ответ, после небольшой паузы он добавил: – Что ж, попробуй, рискни.
Когда Алексея отправляли этапом из Москвы, Полине удалось передать ему немного денег, их он и положил на кон. Мысленно обратившись к Богу: «Господи, помоги спасти невинную душу», Алексей взял колоду и стал тасовать. Пришлось напрячь память и вспомнить все технические хитрости, каким его обучил в юности Гришка. Лёха долго из ладони в ладонь пересыпал карты, при этом подушечками пальцев ощупывал каждую, затем сдал игрокам.
Блатной достал из кармана ворох денег и бросил на кон, стало ясно - у Алёшки нет такой суммы, чтобы продолжить игру. Зачастую этот прием используется в картежной игре и называется «задавить бабками». Все замолчали, ждали развязки. Тёртый с ухмылкой смотрел на своего противника, ожидая, что же тот предпримет…
Алексей посмотрев на блатного сказал: – Стиры краплёные! (это означало, что карты меченые и шулерство раскрыто).
– У тебя, – обратился он к Тёртому, – два короля и джокер, – взяв у него из рук карты, открыл их – так и оказалось. – Здесь три дамы, – он открыл карты у соседа справа. – А у меня три туза. Встав и бросив на кон тузов, Лёшка забрал свои деньги: – Игра закончена, мужик мой. Надеюсь, тема закрыта? – задал он вопрос блатному.
Тот не стал возмущаться, разборок никто не чинил, Алексей забрал только свои деньги и поэтому все остались при своих интересах.
«Слава Тебе, Господи, слава Тебе», – мысленно отблагодарил Бога аскет и снова, сев на свое место, углубился в молитву.
Вытерев рукавом окровавленный нос, пострадавший горе – игрок пристроился у ног своего спасителя. Лёшка открыв глаза, спросил: – Звать то как? – Сергей. – Держись меня, Серёга. – Понял, – ответил тот.
Дорога была длинная, времени было достаточно для того, чтобы парни больше узнали друг о друге.
Серега был из деревни, работал в колхозе пастухом. По оплошности не доглядел, как колхозный теленок забрел в болото и утонул. А это уже нанесение вреда социалистическому имуществу, и вот он здесь. Дома остались молодая жена и две дочки – мал мала меньше. Парень он был с виду крепкий, но в душе открытый и доверчивый, как дитя, этим жулики и воспользовались. По сути своей Серега был живым портретом русского мужика. О таких людях обычно говорят: «Простой, как алюминиевая ложка», то есть бесхитростный и беззлобный. А сколько вот таких мужичков, не умевших за себя постоять, сгинуло на зоне. Алёша порвал с воровским миром и пришел к Богу, больше он не хотел сворачивать с этого пути. Всё же он прекрасно понимал, что без его поддержки Серега пропадёт. Поэтому и принял решение опекать парня, это будет его послушанием, данным перед Богом. Аскету сильно захотелось, чтобы те маленькие девочки, которые остались в российской глубинке, дождались своего отца. Самому быть в роли ягненка среди волков и не быть съеденным сложно, но еще сложнее, пребывая в овечьей шкуре кого-то защитить, можно сказать, миссия невыполнима. Тем не менее, Алексей решился на это, казалось бы, полнейшее безумие. Ему на ум пришли строки из Святого писания:
«А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно (Мф. 19, 16-26).»
Ранним утром, когда еще все спали, раздался металлический скрип тормозных накладок, состав начал останавливаться. Засуетились охранники, за окнами вагона послышался лай караульных собак. Кто-то из старых зеков юродствовал: «Станция Юрюзань – кому надо вылезай!» Без особых комментариев было понятно – конечная остановка, то бишь приехали.
Заключённых выгрузили в голой степи и построили в колонну, дальнейший путь к месту назначения предстоял пеший. Построение закончилось, и двинулись на восток, где впереди в пыльной дымке начинал сереть рассвет. Холодный северный ветер пронизывал до костей. Алексей со своим подопечным по воле случая оказались в конце строя. Благо ветер дул боковой, и пыль сносило в сторону. Рассвело, и степь обозначила свои необъятные просторы. Шли без остановок, в движении меньше чувствовался холод. Укрыться от морозного ветра было негде, вокруг голая степь, люди жались ближе друг к другу, всё же так теплее. После полудня впереди стали вырисовываться строения первого сельскохозяйственного отделения. Появилась надежда в ближайшем будущем хотя бы укрыться от ветра. Темп движения колонны значительно снизился. Люди были усталые, голодные и дрожали от холода. И вот наконец-то долгожданное укрытие, дали команду остановиться. Один из конвоиров взял папки с делами, стал выкрикивать фамилии, люди выходили и строились в шеренгу. Набралось определенное количество подневольных, их повели в сторону бараков, остальные заключённые двинулись дальше.
Через час дошли до следующего пункта назначения, процедура повторилась: часть заключённых расселили в казематах, остальные продолжили путь. Так, передвигаясь от отделения к отделению, колонна с изнемождёнными людьми уменьшалась. И вот очередной пункт. Начали зачитывать фамилии, названные отходили в сторону, осталось два человека – Сергей и Алексей, перекличка закончилась, парни переглянулись.
– А этих-то куда? – спросил вооруженный винтовкой конвоир.
– Следующая сельхоззона через полтора километра, там барак с разношерстной публикой. Туда их и отведешь.
– По такому морозу с двумя врагами народа на ночь глядя, может быть пристрелим их при попытке к побегу? И делу конец!
– Шутки в сторону, выполняй приказ! – скомандовал старший и повел свою группу в барак. Смеркалось, ветер немного поутих, зато чувствовалось, что мороз крепчал. Парни шли из последних сил, сзади то и дело подгонял охранник. По набору его матерной брани было понятно, насколько он их ненавидел в данный момент. Однажды конвоир передернул затвор, было непонятно: толи пугает, толи у него действительно сдали нервы. И всё же обессиленные арестанты решили не испытывать судьбу и из последних сил ускорили шаг. К счастью впереди появились очертания строений. – Стой! Кто идет? – послышался голос из темноты.
Сопровождающий назвал пароль.
– Проходи, – последовал ответ.
Зашли в дежурную часть, произвели акт передачи заключённых, затем, заполнив необходимые бумаги, осужденных отвели в барак.
Барак – это громко сказано. То, что им пришлось увидеть в свете уличных фонарей, обескуражило. Длинное приземистое здание, чем-то напоминающее коровник, построенное из самана (глиняные блоки), практически сливалось со степью. Дверь была сбита из грубых нестроганых досок, с внутренней стороны обтянута брезентом. Открыв её, охранник пропустил вперед заключенных, громко гаркнув: – Принимай пополнение! – и вышел на улицу. Внутри посередине строения стояла печь – одна на весь длинный барак. Соответственно, при таких морозах этого было не достаточно. Удаленные от печи участки стены и потолок обледенели. Тем не менее, в помещении было уютней, нежели на улице, и парней разморило. Через весь барак протянулся проход, отсыпанный щебнем, по обе стороны которого располагались двухъярусные нары. На некоторых из них кучками сидели арестанты. Каждая группа занималась своим делом, это чем-то напоминало кружки по интересам. По разные стороны печи обосновались две большие компании. Многие из них разделись до маек, так как у печи по местным понятиям находился «райский» уголок с плюсовой температурой. Судя по частям тела, сплошь покрытыми татуировками, это были уголовники. Всех их объединяла игра в карты. Ближе к печи сидел немолодой зек с голым торсом. На груди у него была наколка – портреты Ленина и Сталина, через все лицо шел шрам, словно рубец от сабли, один глаз отсутствовал. Перебирая струны старенькой потертой гитары, сиплым с хрипотцой голосом он выводил:
Товарищ Сталин, Вы большой ученый,
В языкознании знаете Вы толк,
А я простой советский заключённый,
И мне товарищ – серый брянский волк.
Когда охранник закрыл дверь снаружи, новенькие стали объектом повышенного внимания. Полторы сотни глаз уставились на них. Одноглазый положил гитару и подозвал к себе коренастого мужчину средних лет, с заискивающе услужливым выражением лица, что-то шепнул ему на ухо, и тот скрылся в темном углу барака. Никто ничего не предпринимал, сидели молча, изредка поглядывали на одноглазого. Было ясно – он авторитет, и все ждали его слова. Из темного угла появился на время пропавший посыльный, он чуть ли не бегом приблизился к входу и быстрым движением расстелил у ног «гостей» белое полотенце.
– Добро пожаловать, – прокуренным голосом пригласил парней авторитет. Сергей не понимал, что происходит и в недоумении смотрел то на Алексея, то на полотенце. По лагерным понятиям нужно было вытереть обувь о полотенце и войти. Тем самым показав свое отношение к общественному имуществу. Аскет это прекрасно знал, но он не желал играть по этим правилам, ибо давно решил жить по заповедям Бога. Осенив себя крестным знамением, громко сказал:
– Мир вашему дому, – переступив полотенце, пошел к печи. Сергей не понимал, хорошо ли, плохо ли поступил его наставник и сделал то же самое. Уголовники уже потирали ладони, предвкушая веселое представление.
– За что чалишь? – спросил «пахан» Алексея.
– Религиозная пропаганда и сопротивление должностному лицу.
– Ты знал, что нужно сделать с полотенцем?
– Да.
– А почему пренебрег нашим обычаем?
Алёша не был новичком в этих кругах и знал, к чему тот клонит, но сделать по понятиям означало предать веру. «Господи Иисусе, Христе сыне Божий, помилуй мя грешного, – молился он в уме, вслух же сказал: – Я живу по заповедям Божиим и сюда пришел не по собственной воле, так же как и ты».
Одноглазый достал папиросу, постучал ей по ногтю и закурил.
– Ты знаешь, если бы ты был активистом, другими словами, на стороне властей, то получил бы заточку под ребро. Но ты на стороне Бога, я теряюсь, как с тобой поступить. Может быть, ты сам что предложишь? Он замолчал и довольный постановкой своего вопроса взглянул на братву. Авторитет «пахана» на зоне был непререкаем, и уголовный контингент барака одобрительно закивал.
– Мы сделаем вам предложение, – подойдя к одноглазому, заговорил осужденный, пришедший из другого конца барака. – Вот мешочек с папиросами – это выкуп за ребят, они православные, стало быть, наши. По манере разговора и поведению было видно, что просящий – глубоко верующий человек. Вершитель судеб уголовного мира взглянул на то, что ему предлагают взамен двух никчёмных религиозно замороченных субъектов. Также, учитывая бедственное положение курильщиков в лагере, где за щепотку махорки возникали серьезные конфликты, папиросы выглядели настоящим кладом. Авторитет хитро прищурил свой единственный глаз, взглянул на парней, ели держащихся от усталости на ногах, затем на папиросы и, непонятно, толи с сожалением, толи с радостью произнес:
– Ну что ж, попы, забирайте. Только когда будете молиться, чтоб я вас не слышал. Он кивнул стоящему неподалеку от него «шестёрке», тот подбежал и взял откупную.
Находясь у печи, парни совсем разомлели, они с трудом добрались до своих мест и, как были в одежде, так и рухнули на нары. Отдавший за парней папиросы мужчина, благословив их крестным знамением, добавил: – Пусть отдыхают, завтра познакомимся.
Так началась для Сергея и Алексея жизнь в Карагандинском исправительно-трудовом лагере (КарЛАГ) с территорией, равной Франции. В сельскохозяйственном отделении, куда они попали, занимались выращиванием овощей. Обычно население бараков формировалось по статьям осужденных: политических с политическими, уголовников с уголовниками и так дальше. В их бараке были осужденные по разным статьям – все, кому не хватило места в предыдущих отделениях, попадали сюда.
С утра новеньких вызвали в спецотдел и ознакомили с правилами поведения в данном месте. Проинструктировали, чем они будут заниматься. Объяснили их обязанности и права. Кстати, заострили внимание на правах, они-то как раз у осужденных отсутствовали. На всякий случай предупредили, что побег из лагеря невозможен. Хотя желающие всё же находятся, по статистике около 30 человек в год. Участь у них незавидная: суд и приговор на месте. В подтверждение сказанного начальник показал фото, где над горемыкой, стоящим на коленях на краю ямы со связанными сзади руками и кляпом во рту, приводили приговор в исполнение выстрелом в затылок.
Алексей смиренно всё выслушал, и когда его спросили: – Вопросы есть? ответил: – Никак нет, гражданин начальник.
Сергей был шокирован всем увиденным и услышанным, внятно ответить едва смог, он заикался и дрожал. Начальник остался довольный произведенным на осужденных эффектом, открыв дверь, скомандовал: – Заключённых увести!
Сергей вырос в Богобоязненной крестьянской семье, и у него было сильно развито чувство сострадания к ближнему. Потому-то на него и произвело такое впечатление, увиденное на фото. Первый день пребывания их в лагере выпал на воскресенье – законный выходной у осужденных. По возвращении в барак парни присели на нары, вокруг сразу же собрались члены общины, в которую их приняли. Начали знакомиться: представился тот, кто их, можно сказать, спас от бандитской разборки. Им оказался протоиерей отец Василий: человек почтенного возраста среднего роста, ничем не выдающейся внешностью. Ещё там были иерей отец Александр – статный, широкоплечий, с правильным греческим профилем мужчина средних лет; дьяконы: отец Александр и отец Михаил – мужики с типичной русской внешностью; пожилой пономарь Евгений и человек десять глубоко верующих мирян, пострадавших за веру Христову. В общем, собрался полный Богослужебный штат. Отец Василий – высокодуховный человек, любимый пастырь в православной общине, многоуважаемый человек в лагере. Его уважали также и блатные, настолько он был любвеобильный, что мог растопить закаменелое сердце даже самого пропащего душегуба. Однако лагерное руководство всячески его притесняло. Каждого священнослужителя они клеймили словом поп, что, прежде всего, ассоциировалось у них с понятием «враг народа». Отец Василий часто попадал в карцер из-за служения молебнов в кругу своей ячейки. Представители власти настолько ненавидели Бога, что готовы были уничтожить священника самым изощренным способом. И они сделали бы это, если бы не сам Бог, который хранил его в столь ужасном месте. Признаки жестокого обращения с батюшкой (так ласково называла его паства) оставались у него на теле. Это шрамы на запястьях рук от наручников, костные мозоли на местах, сросшихся от переломов ребер и отсутствие двух мизинцев на ногах – следствие обморожения в карцере.
Знакомство состоялось, отец Василий, а следом за ним и вся ячейка встали на колени и запели акафист «Слава Богу за всё». Пение было настолько тихое, что у «райского уголка» у печи, его не могло быть слышно, но уголовники словно потревоженное «осиное гнездо» пришли в активность. Поток нецензурной брани усилился, явно невидимые струны молитвы раздражали их.
С наступлением понедельника началась трудовая жизнь в лагере. В поле работ пока не было, поэтому все заключенные были задействованы на строительстве дополнительного жилья и хранилищ для сельхозпродукции. Изнурительный труд на морозе под дулами автоматов настолько изматывал осужденных, что они едва добирались до нар и отключались в мертвецком сне. Питание было скудным и не имело никакого санитарного контроля, поэтому «враги народа», бывало, десятками умирали от отравления рыбой и другими продуктами. В кругу православной общины теплилась любовь Божия – она-то и укрепляла людей, давала им силы переносить все ужасы КарЛАГа. В уголовных же кругах, в тяжелейших бытовых условиях зеки от злобы готовы были перегрызть друг другу глотки. При частых разборках у них происходили убийства.
На фоне всего этого повсеместно развешанные в лагере плакаты с надписями: «Слава КПСС», «Вперед к строительству коммунизма» и т.п. выглядели издевательски. В фундамент грандиозного строительства «светлого будущего» и были положены лагеря, обильно раскинувшиеся по всей территории СССР.
С приходом весны жизнь обрела другой окрас, случаи обморожения уменьшились – это уже был плюс на фоне общего травматизма заключённых. Работы в поле значительно ослабили накал страстей между осужденными потому, что трудиться приходилось в отдалении друг от друга. Шла посевная, изредка удавалось раздобыть семян, необработанных химикатами, и хоть как-то утолить голод. Люди пытались выжить кто как мог. Алексей с Сергеем все свободное время проводили вместе в общении и молитве. Они стали как братья и знали до мелочей всё друг о друге из предыдущей жизни. Мысленно рисовали себе картины будущего, о том, как они отпразднуют свадьбы у Серегиных девчонок, как Алексей поможет построить им новый дом. Эти фантазии помогали выжить в нечеловеческих условиях. На работах названные братья тоже старались держаться вместе. Последние дни они с мотыгами ходили по полю и разбивали засохшие глыбы чернозёма, неразрыхлившиеся под тяжестью бороны.
Семен – пожилой мужичок из их общины работал на сеялке, которую таскали за трактором. В его обязанности входили своевременная загрузка семян в емкости сельхозмашины и контроль над бесперебойной подачей их в почву. Вечером Семён договорился с аскетом о том, что завтра, когда он будет проезжать мимо них, постарается незаметно бросить мешочек с горохом. Парни должны будут распределить его по тайным карманам и пронести в барак.
Следующий день выдался ясным и безветренным. Весна потихоньку вступала в свои права. Это и повлияло на внутренний прилив энергии, бодрящий ребят, занятых полевыми работами. В течение дня им так и не удалось сблизиться со Степаном. То они находились на другом конце поля, а он уезжал на загрузку, то еще возникали какие-то причины, мешающие осуществить задуманное. И вот во второй половине дня это произошло. Трактор, тянувший сеялку, поравнялся с Алексеем, расстояние между ними уменьшилось примерно до десяти метров, было ясно – лучшего случая на сегодня вряд ли предвидится. Степан поднял крышку резервуара, достал сшитый из простыни мешочек, наполненный горохом, и швырнул Алексею. Узелок упал в полутора метрах от него, тот сразу же сделал шаг по направлению к нему и нагнулся, чтобы поднять. Дальнейшие события оставили глубокий рубец у Алексея на сердце. Спустя много лет он вспоминал этот случай, как страшный сон…
Словно в замедленном кадре горох разлетелся в разные стороны, с запозданием прогремел выстрел. Вторая пуля подняла фонтан пыли у его ног. Медлить было нельзя, он упал на землю и заложил руки за голову. Это было единственно правильное решение в подобной ситуации, направленное на сохранение жизни. Через несколько минут на «козлике» подъехала оперативная группа, на Степана и Алексея одели наручники. Метрах в пятнадцати поодаль от них лежал Сергей, из виска у него текла кровь. Один из охранников подошел и грубо сапогом перевернул тело на спину, стало ясно, что он мёртв. Очевидно, одна из пуль рикошетом о землю попала ему в голову. Горе, нахлынувшее на аскета, лишило его внешнего восприятия окружающего мира, он не понимал, что же происходит…
Сознание вернулось к нему лишь в карцере. Холод и голод привели парня в чувства, но он не хотел возвращаться в реальность, в которой присутствовал весь этот кошмар.
В голове не укладывалась мысль о жуткой трагедии: « Серега – брат умер, его больше нет». Кто надоумил взять на себя такое послушание перед Богом: оградить Серегу от зла и вернуть в семью невредимым? Но не получилось. А теперь маленькие девочки – сироты, а жена – вдова, и все по его вине. Кто он такой? Зачем взвалил на себя миссию «ангела – хранителя». Молитва никак не шла на ум, он ненавидел себя за случившееся. Данное происшествие изменило смысл всей его жизни, по лагерным же меркам, это была простая штатная ситуация. В таких случаях обычно дело уничтожали и производили запись в соответствующей книге «осужденный умер», а тело закапывали. Через трое суток Лёша вышел из карцера, своё наказание за нарушение он понес, и его вновь направили на работы в поле. Теперь-то стало ясно, почему все так произошло – задуманное решили провернуть без ведома священника. В православном понятии это считается непослушанием. А разве отец Василий мог дать Божие благословение на кражу? Аскет самовольно все затеял, ему жалко было смотреть, как его брат Сергей мучится с болями в желудке, вызванными голодом. И вот он результат на лицо.
Вечером после работы Лёша, стоя на коленях, исповедовал свой страшный грех пред Богом. Поступок непослушания стоил жизни человеку, который был ему так дорог. Отец Василий спросил:
– Каешься в содеянном?
– Каюсь, – еле слышно произнес Алёша. Положив натруженную, мозолистую руку на темя грешника, священник прочитал разрешительную молитву. Чувства аскета, подобно грузовику, сорвавшемуся с тормозов и полетевшему со склона, рванулись наружу. Он заревел, как молодой бычок и с разгона уткнулся в подушку, чтобы не привлекать лишнего внимания. Долго не мог он свыкнуться с мыслью, что Сереги нет. Порой даже казалось, словно он там – наверху, над ним. Однажды почудилось, будто кто-то повернулся с боку на бок, аскет вскочил на ноги и заглянул на нары – там никого не было…
Много прошло времени, прежде чем Алексей начал общаться с близкими ему людьми. В основном это были фразы бытового характера. Молитва заполняла всё свободное мысленное пространство аскета, любые думки отсекались и заглушались псалмами и канонами. Духовно он возмужал, внутренняя брань, постоянно творимая в нем, закалила и позволила полностью отсечь свою волю. Алексей вложил свою судьбу в руки отца Василия, который после трагедии стал его духовником и щедро изливал на свое духовное чадо всю мудрость Истинной Веры Христовой. Время, проведенное аскетом в заключении, не прошло даром – это была своего рода школа жизни, в которой он совершенствовался и возрастал духовно.
Рано или поздно всё заканчивается, подошёл к концу и срок отбывания наказания Алексеем в КарЛАГе. Десять лет, как будто их не было. В руках аскет держал справку об освобождении и хотел, было уже идти, но тут его окликнул начальник:
– Вот, забери – это твоё, – и подал ему запечатанный конверт из плотной коричневой бумаги.
– Что это?
– Вещи твои, изъятые при аресте, здесь распишись. Расписавшись в «амбарной» книге и взяв из рук начальника конверт, он вышел из помещения. Алексей терялся в догадках: «Что же это могло быть?» Но не стал распечатывать, а положил конверт во внутренний карман.
Поздним вечером, находясь на верхней полке плацкартного вагона, Лёша читал Иисусову молитву и под монотонный стук колес начинал засыпать, как вдруг вспомнил о том, что лежало в его кармане. Развернув телогрейку, которая служила ему подушкой и вынув из кармана пакет, распечатал его. Взглянув на содержимое, он не поверил своим глазам, там находилось золотое распятие на черной тесемочке – подарок его бабушки. Слезы накатились на глаза, аскет понял – это знак свыше, это его КРЕСТ и ему нести его до конца. Сомнений не было – путь служения Богу, выбранный им, верный. Подтверждение всему – бабушкино благословение, крестик на черной тесемочке, который чудесным образом следовал за своим хозяином и не пропал. И вот он в его руке. Поцеловав крестик, аскет надел его на себя. Воспоминания мгновенно пробежали в памяти. Сколько событий связанно с этим маленьким ювелирным изделием с изображенным на нем Спасителем. Да уж, теперь он точно не даст снять его, разве, что только с головой. Аскет прикрыл глаза и снова увидел радостное лицо любимой бабули, сияющий на её шее золотой крестик, и забылся крепким сном. Господи, Слава Тебе!
