Судьба солдата

Просмотрено: 1377 Отзывы: 0

Судьба солдата

В ночь на пятое февраля наши войска освободили ст.Новоминскую. Нас, шесть плохие. Попал я в третий взвод миномётной роты, возить снаряды для «катюши». Шли мальчишек, сразу забрали на подводы, и мы поехали воевать, хотя вояки из нас были плохие. Попал я в третий взвод миномётной роты, возить снаряды для «катюши». Шли сильные бои, наши войска наступали, а мы двигались за ними и подошли вплотную к Крымской, где немцы держали сильную оборону. Прорывали ту оборону термитными снарядами, а начинка в них такая, что и земля горела. Если хоть капля на солдата попадёт, то там дырка. В общем, немцам пришлось бросить ст. Крымскую и отступить на возвышенные сопки.

Первое своё боевое крещение я принял на северной окраине ст. Новоджирилиевской. Обоз расположился на территории табачной сушилки и когда я подъехал последним , лошадей пришлось заводить в помещение по одной. Помог мне с этим один сержант, а я угостил его домашней едой из своей сумки. Сержант  и говорит: -«Сколько мы идём – я ещё ни разу хорошо не кушал.» Сидим, разговариваем. Лошадей в помещении полно, толкутся . Тут вбегает солдат и кричит : - «В ружьё!». А сержант говорит, мол, пусть бегаю, а мы сидим, кушаем.

Между тем немцы на танках и на машинах , из ст. Брыньковской, прорвали фронт шириной в два километра и уничтожая всё на своём пути, устремились к Новоджирилиевской. Мы продолжали  кушать, пока пули не прошли сквозь стену и стали падать у нас под ногами. Сержант тут же вскочил, пробрался по табачным стеллажам к окну и выбил раму. Вместе в это окно и выпрыгнули, а из домов через дорогу уже выбегали отдыхавшие там солдаты. Все мы стали отступать в поле. Командир роты с пистолетом бегает, орёт : - « Ложитесь! Будем отстреливаться!» - а пули роем идут, и солдаты по полю бегут. Я повернул к речке и побежал по снегу в одиночку, а как добежал то упал без сил от страха и изнеможения.

Очнулся, когда подошли две женщины, взяли меня под руки и отвели в домик , что стоял под обрывом, положили на койку и закрыли на замок.  Вместе со мной в комнате осталась девочка лет семи. Она стояла у окна и куда то смотрела. Потом в окно стало видно как к дому спускается немецкий танк, увешанный связками набитых уток и кур. Сверху на броне сидел фриц с пистолетом и смотрел в нашу сторону. Девочка у окна помахала ему рукой, а я лежу и думаю, что у него дома остались дети…

Наконец всё стихло. Хозяйка вернулась , открыла домик и мы вышли. У порога лежала тушка  свиньи, принесённая женщинами. Вдоль дороги стояла подвода с убитыми лошадьми, и ездовой, тоже убитый. Подвода была с продуктами и  женщины их разобрали.

Хозяйка внесла в домик дров, испекла из муки мне коржик и говорит

 иди, а то немцы придут, где мужчина – то всех расстреляют. Я коржик запрятал под рубаху и спустился на лёд оглядеться, куда надо двигаться, когда под обрывом два солдата мне посвистывают. Я обозвался и подошёл. Когда оставив подводы,  они бросились наутёк, то нашли спасение под обрывом. Втроём мы и отправились в своё расположение. Туда же подходили и другие солдаты из своих укрытий.

Начальник штаба, капитан, дал мне и двум солдатам задание  найти на краю станицы тракториста, а в бригаде взять лошадей. Шли по заснеженному полю люцерны. Мороз хороший и повсюду следы танков. В бригаде взяли по четыре лошади и приехали в расположение обоза , о чем я и доложил капитану. Потом пошёл в помещение, где мы с сержантом кушали, а лошади все лежат побитые, и сумки моей нету, фриц забрал.

Собрал я свою подводу и двинулся с обозом за фронтом.  Обоз остановился у бригады с разбежавшимися телятами для заготовки сена для лошадей. Место обстреливалось артиллерией ,а под стеной лежали два убитых фрица. Видимо приходили на разведку, их тут и ухлопали. Быстро набрали сена и поспешили дальше.

Подъезжаем к какому то хутору, подводы поставили в один ряд у дома , где расположился штаб полка. Солдаты все разошлись группками, пошёл разговор о фронтовой жизни. Пошёл я тоже к солдатам , когда подходит ко мне парт-работник комиссар. Спрашивает, сколько классов окончил. Я отвечаю, что четыре. А он мне – врёшь, ты окончил семь классов, хочу, мол, направить тебя учиться на комсостав, на шесть месяцев…Не поверил мне , пошёл искать документы, а когда вернулся то говорит – «Хитрый ты мужик, из тебя бы вышел хороший командир роты!» - только кулак мне показал.

Подхожу я к подводам, когда стоит позади моей подводы женщина. Положила руки на груди крестом и так сильно плачет да причитает –«У меня трое детей помирают, поможи мне, дай эту пшеницу!  На подводе нащупала в мешке немного пшеницы, кто положил эту пшеницу – не знаю…Поможи мне солдатик, Я за тебя буду Богу молиться, на коленках, что бы ты вернулся домой невредимый и долго прожил…

Стало мне нехорошо. Кто мешок положил не знаю, и что мне делать…- «Иди, походи» - говорю – « я уйду с подводы – тогда и заберёшь». Ушёл я ненадолго, а когда вернулся к лошадям, подходит командир взвода, в подводе пошарил и сразу, где пшеница, кричит, кому отдал. Я отвечаю, что только подошёл к подводе. Кабы мне эта пшеница была поручена так я бы её стерёг, а так , посмотрите ,сколько народу всякого мимо ходит…

После обеда проскочил по окраине немец на мотоцикле, разведка, и начался артиллерийский обстрел осколочными снарядами по обозу. Забегали все. Штаб полка сразу подмогу у авиаполка запросил. Прилетели три истребителя «ЯК», снизились, и реактивными снарядами немцев утихомирили. Ходить стало спокойнее , а на другой день мы уехали в ст. Петровскую, на новую стоянку.

Приходилось мне возить снаряды в ящиках для «катюши». Вес снаряда 80 килограмм. Берут его два солдата, на рейки подвешивают, провода прикрепляют, и шофёр играет фрицам хорошую мелодию. Особенно много снарядов ушло на обстрел немецкой обороны под Крымской, и правее неё у высоты 121,4. В ответ на наши обстрелы немцы начали стрелять снарядами со слезоточивым газом. Рвались они в воздухе, а газ потом стелился по земле, и все солдаты ходили в противогазах. Дышать в противогазе и так тяжело, а тут ещё и жара печёт.

Так прошёл месяц, и направили нас в станицу Новониколаевка. Когда подъезжали, по полю много солдат убитых лежало, а в Николаевке большая братская могила, целый батальон там погиб. Немцы попрятались на чердаках, разведку нашу пропустили, не тронули. Разведка побегала – нет никого, дали ракету. Батальон вошёл в станицу и попал под перекрёстный огонь. Часть солдат начали отступать и их расстреляли в ходе движения, а потом выводили из домов тех, кто попрятался и тоже расстреливали.

Там нас всех кто на подводах был, отправили на передовую, а на подводы других ездовыми посадили. Расположились мы, несколько солдат, в одном доме отдыхать на полу, когда входит мальчик лет  двенадцати  с баяном. Баян тот, был привезён ему отцом, морским капитаном, а от немцев инструмент удалось схоронить в коровьем навозе. Хорошо мальчишка играл, много хороших мелодий, так , что солдаты заслушались. А я приподнялся и начал в ладони прихлопывать. Нравилась мне хорошая музыка, но играть не научился. В это время проходил мимо командир роты, понравился ему весёлый солдат, и оставил меня адъютантом. Легли спать, а в полночь отправка на передовую. Все ушли , я один проснулся утром и пошёл управляться к лошадям. Так началась моя новая служба.

Командир роты – кадровик строгий. Очень требовал армейский порядок. Но недолго я был адъютантом. Мы с обозом двигались за солдатами всегда впереди. Искали где разместить обоз, и кухню с поваром, квартиры для солдат. Проскакали через поле люцерны к строениям, и пошли их осматривать. Обоз шёл по люцерне за нами и вдруг посреди поля раздался взрыв. Мы подскакали на лошадях и видим, что передняя подвода подорвалась на мине. Лошадям перебило задние ноги, ездового убило, а повара, что сидел сзади, маленьким осколком ранило. Ему сделали перевязку. Лошади лежат и смотрят на нас, а из глаз у них слеза бежит. Командир роты головой махнул, достал пистолет и застрелил их. Потом поворачивается ко мне и говорит : - «Как вы пробежали, что мину не зацепили?». А я говорю , что нам повезло.

Переезжаем на другое место следом за подводами полкового назначения. Идут впереди меня командир роты и майор лет сорока и разговаривают о фронтовой жизни, а мне разговор их хорошо слышен. Командир роты говорит майору, что не везёт ему на адъютантов, этого взял – он тоже нехороший, хорошего не найду. Я иду сзади с лошадьми, и от его слов слеза с глаз бежит от обиды, да больше от голодухи. Целый день проходил я тогда за подводами, а есть давали жидкую похлёбку и двести грамм хлеба. Даже майор тот посмотрел на ротного и говорит : - «Что ты хочешь, это у тебя ребёнок. Его надо учить, беседовать, подсказывать. Что он знает, это ещё молодой солдат…»

Ротный пришёл на другой день и говорит, что нашёл себе другого адъютанта, могу быть свободным. Подобрали меня в дивизионный обоз, дали пару хороших лошадей и пошла другая солдатская жизнь. Ездили в дальние рельсы. То возили муку на склады, то на полевые хлебопекарни. То пришлось двумя подводами ездить за рыбой. В ст.Брынковской грузили на подводы солёную тарань, по пять центнеров насыпом. Напарник мой был за старшего, отвечал за груз, а везти надо за 60 километров. Подводы брезентом укутали, сверху сена положили и двинулись в путь.

Проехали пол, пути стало темнеть. В какой то станице заехали на колхозный хоздвор.  Под навесы поставили подводы, распрягли лошадей, дали корма и пошли в домик к артиллеристам. Стояла там во дворе пушка дальнобойной артиллерии, а вокруг много лежало побитых лошадей. В домике у печки, где горели дрова, грелись солдаты. Начали расспрашивать, куда едете, да, что везёте. Отвечали, что едем пустыми за товаром. Один солдат взял нож и пошёл, отрезал большой кусок конины. Принёс, порезал, нанизал на проволоку, посолил, говорит, будет хороший шашлык…

Все солдаты отдыхают, а мы сидим на пороге, так и уснули сидячи. Проснулись перед рассветом и бегом к подводам, чтоб солдаты не разобрали нашу рыбу. А они тоже проснулись, стали выходить и лазить по нашим подводам. Пришлось бить их батогами, отгоняя от подвод. Стали выезжать, один солдат пальцем у виска повертел и говорит: - « Эй вы, турки, какая тарань жирная да вкусная, а вы конину жрёте! »

Приехали мы в часть, свой товар на склад сдали. Только не хватило 50 кг. Мой солдат забеспокоился, а я говорю, что это норма. Несколько раз на весах взвешивали. Приходилось ещё возить рыбу судак.

Бывало ,что едешь в рейс и всю дорогу тебя мочит дождик. Приезжаешь, весь мокрый, одежду выкручиваешь и снова на себя надеваешь .Была середина апреля, когда мы въехали в ст. Троицкую. Там был большой отдых всего обоза. Вечером дежурный по части, говорит мне, что будешь часовым после полуночи.  Приходит время, ночью, подымают меня. Подменил часового, походил по территории ,а дрёма одолевает, спать хочется. Подошёл к подводе и задремал, казалось , на пять минут.  А в это время проверяющий подошёл , вынул затвор из моей винтовки и пошёл искать часового. Вздрогнул я во сне и проснулся, а затвора на винтовке нету, тут и проверяющий опять появился. Говорит: - «Иди спать, завтра отправишься на передовую». Я говорю: - « Какая разница, отправлюсь и на передовую». Никакого страху перед смертью и предчувствий я не испытывал, всегда весёлым был.

Отбирают у меня подводу, а взамен дают другую ,товаром гружёную и молодых лошадей. Поехали мы обозом в пять подвод на полковую штаб-базу, груз на склад сдали, подводу забрали и снова я свободный.

Попался я снова на глаза командиру роты, у которого недолго был ординарцем. Говорит: - « Не выучили тебя там ходить по-армейски,  ходишь как рязанская баба». Привел мне лошадь  и наказал беречь, а я отвернулся и её стащили, увели, что делать. Пошёл к командиру, доложил, что лошадь увели, а он грозит штрафной ротой, раз не уберёг.

Приуныл я и побрёл искать. Когда идёт мне навстречу солдат, лет под сорок, и говорит, что ты солдатик такой невесёлый. Я говорю ему, что у меня лошадь увели, а командир говорит, что пойдёшь в штрафную роту, раз не уберёг. Солдат успокоил, что днём лошадь далеко не уведут. Надо пойти по лесу поискать, она, где то недалеко привязанная. Пошёл я в лес и стал звать. Когда и лошадь обозвалась. Жара печёт , а ей воды пить охота. Привел я лошадь, привязал, солдату поручил беречь, а сам пошёл доложить командиру. Он говорит, это тебе повезло найти лошадь, а то был бы ты в штрафной. Потом направил меня в штаб к капитану с распределением на передовую.

В штабе меня встретили три командира роты. Один командовал 45мм пушками, их нужно было подвозить лошадьми на передовую. У другого была рота противотанковых ружей, а третий командовал миномётной ротой. Все меня забрать требуют. Тогда штабной капитан решил  , что меня заберёт товарищ Тулумбаев. Миномётная рота у него в бою вся погибла, и ей требовалось пополнение.

Пришли мы в расположение роты, и командир поручил взводному лейтенанту обучить меня стрельбе из миномёта. Частей у миномёта оказалось немного : лафет- 18кг., плита опорная -22кг.,ствол-18 кг., и прицел-3кг. Миномёт стоит, прицел слева на лафете, регулировка ствола вверх-вниз по радиусу. Лейтенант начал давать цифры, чтобы я  целился в поставленный в двух метрах от меня штырь. Я всё сделал, он проверил – всё правильно. Второй раз даёт мне расчёты стрельбы. Я установил, он проверил – всё правильно. Спрашивает , где учился, а я этот миномёт впервые вижу.

Пошли мы до командира роты. Взводный отчитывается, что солдат к бою готовый. Ротный удивился, что я так скоро выучился, а я говорю, что ничего сложного, хоть и впервые вижу , а стрелять буду. И оставили меня наводчиком всей роты . Всегда мне первому давали расчёты стрельбы, я их устанавливал, пристреливал свой миномёт по целям, а потом по этим расчётам стреляли все девять ротных миномётов.  А состав миномётной роты 45 человек.

Пошли мы в бой на «Голубой линии», у сопки 121,4. Бои за сопку были жестокие. По нескольку раз переходила она из рук в руки. Пошёл в наступление 1369 полк – его там разбили, раскурочили. Много солдат побитых, много раненых. Остатки полка отвели с передовой, а наш, 1372 полк, поставили. Дня два были жёсткие бои, пока мы на сопка не вышли, потом закрепились и были мы в обороне долго. Ни кто не наступал, но перестрелка не стихала. Сопка стала важным наблюдательным пунктом  с большим обзором территорий. За тот бой меня наградили медалью «За боевые заслуги».

Когда солдаты на передовой редели, дивизию отводили из боя на пополнение, заменяя более мощной. Это когда в ротах оставалось уже по восемнадцать человек. Однажды нашу дивизию отвели в лес , что бы помыть и переодеть. По лесу протекала канава, метров шесть шириной , и полтора глубиной. Солдаты рассыпались вдоль канавы помыться и переодеться. Я и двое солдат расположились под деревом. Сначала они помылись, потом и я. Сидим, консерву кушаем, что нам на день выдали.

А возле канавы шум, гам, крики с другого берега: -«Плыви до нас!». Один солдат и поплыл, а как выплыл на серёдку, там стояла большая мина. Когда он её зацепил, она взорвалась, и фонтан воды поднялся вверх до пяти метров, и солдата разнесло на куски. Мы сидим под деревом и кушаем, а тут сверху рука солдата возле нас упала и пальцы ворущаться. Солдаты за вещмешки и наутёк, а я только на другое место пересел, кушать продолжил. К вечеру вернули нас снова на передовую, в свои окопы.

Бои шли, солдаты редели и нас отводили на 5-6 дней на отдых, а потом снова передовая. Когда в лесу отдыхали, поставили меня часовым по роте. Под деревья ми для комсостава столик соорудили и офицеры там до поздна заседали, а я рядом прохаживался. Потом комсостав пошёл отдыхать, а за столик пришёл проверяющий по полку, молодой лейтенант, в обмотках. Он недавно прибыл с учёбы, просил роту солдат, чтобы в бой пойти. Начальство не дало, ему 19 лет, молодой ещё, только народ за зря погубит.  Вот и поставили его проверяющим по полку. Присел я к нему за столик, и разговорились мы, как товарищи о жить-бытье. Долго сидели, и потянуло меня на сон. Придремал немного, вздрогнул, смотрю, а лейтенанта нет. Снял с винтовки моей затвор и ушёл. Я другую винтовку взял, по смене пост другому солдату передал и пошёл спать.

Утром командир роты пошёл в штаб полка на совещание, а ему говорят ,что меня надо передать в штрафную роту. Вызвал потом меня командир  и давай ругать, что связался с таким разгильдяем.

- Тебя хотели забрать в штрафную роту. Я еле тебя отпросил, чтобы ты остался на месте. Хороший ты солдат, и наводчик всей роты, и потому , что опять идём на передовую. Иди, собирайся да больше так не делай. Часовой должен ходить, а не сидеть!

И пошёл я собираться на передовую. Долго мы были в обороне. Случались короткие боестолкновения , а в основном, просто перестрелки. Но солдаты убывали то по ранению, то убитыми. Приходилось и нам, миномётчикам, ходить на передовую, на расчистку траншей, чтобы солдатам передвигаться без опаски. По вечерам боевые действия прекращались как по расписанию, когда с обеих сторон подъезжали полевые кухни, и ходить уже можно было свободно. Из наших передовых траншей на возвышении было хорошо слышно,  как немцы котелками тарахтят, и по-своему переговариваются. Разговор ихний не поймёшь. А однажды, слышим русскую речь. Ходят по немецкой траншее два Ивана. Один говорит: - « Пригибайся, а то они будут стрелять, жрать у них нечего, так они голодные!» Другой Иван играет на баяне хорошую мелодию, а потом наиграл песенку: - «На реке рыболов поздно рыбку ловил, погулять-ночевать в хуторочек заплыл…»

Мы в траншее сидим, слушаем, аж волосы пилотку поднимают – это же те Иваны, которые немцам поверили, что им будет хорошая жизнь. Потом, когда немцы в Крым ушли, Иванов этих оставили, и они своими жизнями поплатились.

Командир роты отправился раз в штаб полка на совещание, а там ему поручили в четвёртую роту отвести новую медсестру. Прежнюю то ранило, и её в медсанбат отправили. Ротный довел медсестру до нашего расположения, а потом позвал меня и говорит: - « Этого солдата в юбке надо отвести в четвёртую роту. Вот, автомат бери и вперёд.» Я поворачиваюсь и спрашиваю, как зовут, откуда? Она говорит – зовут Лида, сама из Ростова.

Бежать до окопа по открытому пространству виноградников нужно было метров сто, а оно пристреляно. Но побежали. Добегаем уже до окопа – идёт снаряд на снижение, где то рядом упадёт. Когда мы в окоп попрыгали, нас от взрыва землёй присыпало. Я землю с себя и с Лиды отряхнул, когда открывается дверь в землянке и командир роты говорит: - « Живые вы?» Мы вошли, и в блиндаже я передал солдата в юбке, а сам пошёл в обратный путь в своё расположение, отчитался командиру и отдыхать.

В обороне пришёл нам приказ – с боем захватить языка и отступить. Местность бугристая, вся изрезана глубоким оврагом и  мелкими канавами, вымытыми водой. Под прикрытием огня пехота и разведка пошли в наступление, а мы втроём с миномётом разместились в небольшой балке , метра четыре шириной. Нам на день дали сухой паёк, консервы американские говяжьи по двести грамм и хлеба по двести грамм. Приходит ко мне командир взвода Шугаев и говорит, что кушать хочет, а связного, у которого вся пища, нет.

Решили перекусить, а пока мы кушали, снаряды над нами падали то с одной, то с другой стороны. А потом один снаряд плюхнулся прямо в балку и пошёл по земле юзом, раскурочил наши ящики, присунулся до наших ног, шипит,  но не разрывается (длина 70 см. а вес 12 кг.). Командир взвода Шугаев встал как вкопанный, белый, как глина, рот раскрыл и консерва изо рта выпадает. А потом последнее выплюнул и наутёк.

А я сидел под стенкой, смотрел, как смерть моя возможная шипит, сидели и мои товарищи. Всё утихло, сидим, кушаем.

Проходит время, приходит опять командир взвода и говорит, чтоб я сбегал в четвёртую роту, не взяли языка – пусть отступают. Я хорошо не расспросил куда бежать, а местность бугристая. Побежал пятьдесят метров по траншее, надо было повернуть вправо, а я повернул налево. Траншея разбитая, пришлось перепрыгивать, а по мне стреляют. Поднимусь, пули понизу скачут, присяду – поверху роем летят. Пробежал где-то тридцать метров, присел и думаю, что не туда я попал. Когда выходит из укрытия лейтенант, суёт мне пистолет возле рта под бороду и говорит, что как сюда бежал, так и обратно, а то я тебя расстреляю. Опять пришлось под пулями  возвращаться. После  я узнал, что там был замаскированный прибор наблюдения, и в ста метрах от него уже немцы ходили, обоз их там стоял.

Когда я вернулся и успел отдохнуть, приходит снова командир взвода и говорит, чтоб собирались, будем отступать. Мои товарищи разобрали мат-часть, она на ремнях, и понесли. А у меня шинель раскаталась. Скатал шинель, схватил свою мат-часть , и пошёл по канаве.  Она глубокая, стенки крутые, наверх только по проводам можно выбраться. Когда над краем приподнялся , то нет никого, а спереди поле люцерны. Есть по нему прокат дороги и вправо тоже дорога хорошая. Куда идти? Я, впопыхах, рванул прямиком через люцерну , где то метров сто, а когда вышел на хорошую дорогу, остановился. Сбросил мат-часть , стою, смотрю. Недалеко стоит на палке «атикетка», какая то, с надписью. Подхожу ближе – написано «МИННОЕ ПОЛЕ». Я только пилотку поправил и смотрю, вдалеке идёт моя рота миномётчиков.

Приблизились. Командир взвода Шугаев обозвался, кто стоит, я отозвался. Взвод, оказывается , обходил минное  люцерны вокруг, ожидая там , что я их догоню. Командир устроил мне разнос, утверждая , что если бы я подорвался на минном поле, родителям бы сообщили, что я сдался в плен немцам, и выслали бы их в Сибирь, за измену Родине. Потом говорит:-«Вставай в строй!»- и пошли мы назад, в старые окопы.

День ещё побыли, а на ночь пошли мы на марш в шестьдесят километров, на погрузку и переезд на Украину. Сорок пять километров прошли ночью , остальные днём. Всю мат-часть несли на плечах, и я нес три пуда.

Когда мы отбыли на Украину, командир взвода Греднев остался передавать территорию обстрела 317 стрелковой дивизии. Утром, часов в десять, немцы протаранили передовую танками и бронемашинами с солдатами, уничтожая всё на своём пути. Широко продвинувшись вперёд. Один танк наехал на окоп миномётного расчёта и  развернулся вкруговую. Там с расчёта ничего не осталось. Где прятался лейтенант Гриднев, не знаю, но уже на Украине он разыскал меня и говорит: - «Мать тебе не говорила, что ты в рубашке родился? На твой окоп танк наехал и развернулся, никого в живых не осталось. Всё же счастливый ты человек, и минное поле перешёл, и из всех передряг невредимым выходишь. Тебе надо быть Героем Советского союза, но войны ещё много, может и повезёт!»  Я стою, слушаю, а у меня от таких вестей аж фуражка поднялась…

На Украине разгрузили нас в Ворошиловоградской области. До города Сталино шли ночами, проходя по сорок километров. Шло пополнение дивизии солдатами из Украины. В Сталино отдохнули три дня и пошли мы ближе к передовой ещё до ста километров к Запорожской области. Там шли бои и мы двигались следом за передовой. Всё разбито, разрушено, только обугленные деревья стоят, да кучи развалин, вместо домов на хуторах.

Мы пришли на рассвете, окопались, можно только на животе лежать, а начальство в развалинах попряталось. Я попал в окоп с армянином , лет на пять постарше меня. Мы лежали голова до головы, когда начался артиллерийский обстрел нашей роты. Оказались под перекрёстным огнём. Снаряды падали вокруг  всё ближе и всё чаще. Иногда буквально в двух-трёх метрах, осыпая нас землёй. Разрывы  взлетали до пяти метров и разносили осколки далеко вокруг. Я лежал, курил и повторял: - « Господ, прости нас грешных!» Мой армянин ворочался и бормотал молитву по армянски, а как снаряды рядом посыпались, перешёл читать по русски: - «Отче наш, иже еси на небесах, Да святится имя твоё, Да придет царствие твоё…» А снаряд, как влупит, совсем близко, нас землёй присыпало. Армянин вскочил и побежал к развалинам, и там упал. Немцы туда огонь и перенесли, но после двух выстрелов перестали стрелять, а там, в развалинах находился весь командный состав роты.

Вечером повставали мы все, но никого не ранило, все уцелели. Подходит к армянину командир взвода Шугаев, вынул пистолет, поднёс ему под бороду и говорит: -«Я тебя застрелю! Зачем ты прибежал сюда? Вся рота лежала, и твой напарник тоже лежал, не бегал сюда…Иди , больше не бегай!» Покричал на него и отпустил.

Поужинали и опять в поход к передовой, следом за солдатами, вторым эшелоном. Прошагали всю ночь, где то до сорока километров, а на рассвете пришли в какой то лес. Пехота спряталась в лесу, а нас положили на чистом поле, метров пятьдесят от опушки. В лесу был целый батальон, а мы лежали в поле на земле, и рядом со мной лежал лейтенант Шугаев. К обеду прилетел самолёт-разведчик немецкий «рама», и всё сфотографировал, что есть на земле. Мышь по земле бегает и то видит. Прилетела «рама» - жди подарок от немцев. Через час вдали появились три бомбардировщика, повисли над нами и вдруг пошли на снижение. Очень низко, так что хорошо было видно, как от самолёта отделяются бомбы. Я стал их считать. До пяти досчитал, а потом начал спиной по траве соваться. Подумал я, что всем нам тут хана, когда лейтенант Шугаев наорал на меня чтоб лежал я недвижимым. Смотрю, а бомбы все  траекторией пошли прямиком в лес, где находилась пехота.

Видимая смерть очень страшная. Мне такого не приходилось ещё видеть и нервы мои совсем дали сбой. Весь лес переполнился криками раненых и умирающих…

Три дня дивизия прорывала немецкую оборону. Наши войска шли в наступление и теряли много солдат, битых и раненых. После упорных, тяжёлых боёв были освобождены сёла Коханое и Новолюбимовка. Наш полк пошёл в наступление последним, но  был разбит, потеряв много солдат раненых и убитых.

Когда пришли на передовую, то окопались в ста метрах позади пехоты, а через день , вечером, когда подъехавший повар накормил солдат ужином, пошли мы всей ротой в наступление, вслед за пехотой. Нам лейтенант Греднёв указал, куда надо идти и где расчётам останавливаться.  Стали мы окапываться, я и сержант , метров пять-шесть друг от друга. Сержант копает канаву, а я присел оправиться на свежем воздухе. Вдруг пули стали свистеть. Я приподнялся – немцы идут во весь рост. Разговор их уже хорошо слышен, но «русь» только и поймёшь, и пули сеют из автоматов роем.

Пришлось нам отступать. Бросили мы свою мат-часть, а сами наутёк. Пробежали метров сто по кукурузному полю до нашей траншеи, попадали в неё и сидели до утра прижавшись друг к другу.  С рассветом началась перестрелка, и оказалось, что мы всего немного вчера не дошли до немецких окопов, которые они как раз под вечер решили занять. Днём немцы несколько раз поднимались в наступление, и мы их отбивали. Солдаты стреляли из винтовок, пришлось и нам пострелять. Особенно отличился командир батальона. Он засел в дзоте и поливал немцев из пулемёта «максимушка». Сколько  раз поднимались враги в атаку – комбат живо их успокаивал, прижимал огнём к земле, чтоб не бегали.

Атаки отбивали одну за другой, казалось ,не выдержим. На подмогу подошёл танк и едва остановился метров двадцать от нашей траншеи, как ему в башню попал снаряд  и он взорвался. Всё железо поднялось вверх от взрыва боеприпасов метров на двадцать и разлетелось по сторонам, на земле осталось только масло гореть.

Через некоторое время подошёл другой танк, стал ещё ближе к нашей траншее, и ему тут же снаряд угодил в башню. Опять всё железо взлетело вверх. Когда смотрим мы с сержантом, а на нас сверху летит полуось танка. Господи помилуй нас грешных! Видимая смерть очень страшная! Танковая полуось рухнула в полуметре от нас на бруствер траншеи и посунулась на поле, иначе тяжесть эту нам бы не приподнять.

Так прошло время до обеда, был небольшой отдых, а к вечеру немцы снова пошли в наступление  и вынудили наши войска отойти в старые окопы. Тут как раз подъехала кухня кормить солдат и все котелками затарахтели. На ужин тишина наступала как по расписанию с обеих сторон. Кто быстрее управится

Все солдаты ужинают, а у нас котелка нету. С вещмешком на поле остался. Тогда я нашёл каску, внутренности выбросил и пошёл к повару, он мне похлёбки налил. Я её выпил, каску выбросил и пошёл искать наших солдат. Встретил сержанта и лейтенанта взводного Гриднёва, подошли и другие солдаты-товарищи. Мне опять миномёт дали. Только когда снова начался обстрел, все в панике бросились к нашим старым миномётным окопам, а они уже занятые. Подъехал штаб полка и в наших окопах разместился. Тут ещё и обозы с боеприпасами подоспели, а немцы уже во всю обстрел территории начали.

Мы с сержантом сунулись в первый окоп, а там сидит полковой радист и нас не пускает. Тогда сержант говорит, что надо к своему окопу пробираться. Только добежали, как неподалёку снаряд упал и взорвался. Сержант упал, а я ещё стоял, потом тоже упал в окоп, сверху, четвёртым. Тот, кто снизу кричит на меня, что ты навалился. Сбоку солдат стонет , что он раненый в ноги…

Стихла перестрелка, и солдаты начали подниматься. Я смотрю, а у меня на правом ботинке оторвало весь задник с каблуком, а с пятки всё мясо сухожилиями, только шарнир остался целый. А на левом ботинке носок отрубило как топором, большой палец разорвало. Я не ощущал никакой боли , мог только стоять на левой ноге на пятке. Когда все солдаты поднялись уходить, подошли ко мне два товарища, за руку попрощались и говорят: - « Счастливый ты мужик, а мы идём на смерть…»

Приподнялся я в траншее, стою, смотрю. Заря догорает, тихо и нету никого. Думаю, долго мне придётся стоять. Когда подходит медсестра Лида, та  которую я на Кубани отводил в четвёртую роту. Спросила что со мной, говорю ,что в ноги раненый. Руку подала, вытащила из окопа. Стою. Она поворачивается ко мне спиной и говорит: - «Бери меня за шею, я тебя понесу». Несла она меня метров двести, раза три отдыхала, до противотанкового рва, где лежало много солдат раненых. По рву санитары переносили раненых на полтора километра до машины и на ней отправляли в санчасть, расположившуюся в бывшей колхозной бригаде.

Санчасть занимала маленький домик и большую конюшню для лошадей. Там на полу лежало много раненых солдат, а в палисаднике стояло оборудование, два деревянных топчана, где врачи делали солдатам операции. Рядом со мной лежал солдат-танкист с осколком снаряда в животе. После осмотра хирурга, медсёстры набросили танкисту марлю на рот и накапали чего то, чтоб он уснул. Хирург пока мою рану осмотрел, потом мне две доски привязали , чтобы стопа не двигалась, и снова к танкисту подошёл. А он смотрит на них. Ему ещё раз на марлю накапали, опять смотрит. Хирург растерялся даже и говорит: - « Что ты за алкаш такой, что тебя наркоз не берёт?» А он так нежно говорит хирургу, что работал на спирт-заводе, и на проходной всегда стоял маленький бачок со спиртом, и сбоку маленькая такая кружечка. Выпьешь спирт и идёшь на работу. Хирург беспокоится – что будем делать, раз наркоз не  берёт, а танкист,  сибиряк, небольшого роста, лет двадцати пяти, говорит: « Делайте операцию, я выдержу.»

Выдохнул сибиряк, и забегали медсёстры. У него глаза на лоб лезли, пока хирург  минут десять осколок вынимал, и рану зашивал. Рот ему закрыли, чтоб воздух через нос выпускал. Хирург поразился – вот организм, даже не ойкнул, всё выдержал!

А я лежал на полу в конюшне целые сутки и спал. На другой вечер шла погрузка на поезд. Вечером просыпаюсь, возле меня сидит медсестра и за руку держит, говорит: - «Он живой, проснулся!» Меня сразу на носилки и на погрузку к поезду.

В Таганроге поставили мне на ногу гипс, и нас отправили в тыл поездом. Три месяца я был в госпитале в Баку, возле моря. На костылях вернулся домой, и целый год я ходил на этих костылях на работу. Рана на ноге и сейчас очень болит, пята деревянная, особенно на погоду.

Вот такая, моя, была фронтовая жизнь. Пусть будет воспоминание о солдате…

Кислый Василий Васильевич, 1924 г.р., наводчик миномётной роты 82 мм. орудий, 1372 полк, 417й стрелковой дивизии «Фронтовая жизнь – судьба солдата»  воспоминания 1943 год.

 

 

 

 

 

 

 



Добавить отзыв

Введите код, указанный на картинке
Отзывы

Церковный календарь

Афиша

Православный календарь на март 2024 года

Март — особый месяц для христиан. Все потому, что начинается подготовка к одному из самых главных праздников — Светлому Христову Воскресенью. К...

Выбор редакции

Пяток 2-й недели Великого Поста 2024. О воздержании

Возобладай над чревом, пока оно не возобладало над тобой.Преподобный Иоанн Лествичник Как рано надо начинать детям поститься? По учению древних отцов,...