Только такие люди, как приснопоминаемый ныне, на 9-й день преставления ко Христу, владыка Агапит (Горачек), могут даже самых трудных, прямо и честно обличающих старшее поколение в несоответствии жизни словам, подростков-максималистов удержать при Церкви, при Господе, верующими. Ответить на все их вопросы. Не красивыми выражениями – «лишь бы отвязался», а именно жизнью, по существу, чтобы ребенок остался в Церкви. Удерживал владыка и семьи от распада. Был своим – даже для самых маленьких карапузов. Вот такой он – Его Высокопреосвященство. Любимый, самый близкий и родной.
Своего архипастыря и друга вспоминает семейство клирика Марфо-Мариинской обители Москвы – иерей Игорь и матушка Вика Блинова.
Огненный и с пламенной душой
– С самой первой встречи владыка Агапит тронул сердце своей заботливостью о каждом человеке. Причем, когда мы познакомились, на него еще даже не было возложено ни архипастырских, ни даже пастырских обязанностей. Он был в 1990-м году еще иеродиаконом. С бородою огненного цвета, с такой же пламенной и яркой душой, открытой для любого, кто рядом с ним находился.
Во время беседы меня удивило, что он просто слушал, ничего не высказывал, не поучал, не делал никаких заявлений. Просто слушал. И в этом слышании всегда был так близок.
Потом он стал иеромонахом, архимандритом, а когда после, через 10 лет, – и епископом, то мы его уже увидели в Штутгарте, где мы тогда жили. Его стремление быть со многими и слушать их, помогать незаметно распространилось уже на весь приход, достаточно многочисленный. Хотя и до этого там был отец Илья Лимбергер, его и любили именно за то, что он мог так всё устроить, что человек не чувствовал, что над ним кто-то доминирует, распоряжается, и душа могла свободно раскрыться. При владыке Агапите этот дух свободы еще более стал действенным. Ему важна была естественность в ходе событий, росте личности, семьи, общины. В этом смысле они с отцом Ильей очень похожи, и Господь промыслительно свел таких вместе, синергийно усиливая их.
Наш архиерей скорее наблюдал, не спешил вмешаться, это было ему несвойственно. В нем не было патернализма, желания поуправлять кем-то. Его попечение было ненавязчивым, нежно-отеческим, очень органичным. Про него нельзя было сказать, что вот он появился в твоей жизни, – было ощущение, что вы были знакомы всегда, ты вырос при нем, и вы не расстанетесь в вечности.
В нем была очень сильно развита, как он говорил, «любовь ко святым». Он был близок к каждому из святых, – о ком бы ни заходила речь, он прекрасно помнил его житие. Говорил, что знать жизнь святых и найти близкого себе, и с ним постоянно пребывать в молитвенном общении, – это задача каждого христианина. Он эту задачу в своей жизни реализовал. О любом святом говорил с такой любовью – как о самом близком и родном человеке. Как-то по-семейному. На проповедях старался раскрыть именно то, в чем состоял подвиг святого. Но больше всего, казалось, ценил подвиг семейный. Равноапостольную царицу Елену «бабкой» называл. Так проникновенно всегда говорил про их Царскую семью. Его изумляло, что вот она, уже будучи весьма преклонных лет, за 80, отправляется в Иерусалим – и не с комфортом, по морю, а на повозке, за 2000 км по суше, всюду останавливается, жертвует христианам на храмы, помогает местным общинам. Старица – идет крестным, трудным путем. Всегда восхищался ее мужеством. Верой, – потому что найти Крест Христов в том, уже оязыченном, Иерусалиме, при том, что христиан уже 300 лет до этого как угнетали, – это был подвиг. Такой мужественности и упования, говорил, очень не хватает сейчас, когда всё в мире так шатко, христианство под ударом.
Владыка Агапит (Горачек) в России. Фото: Игорь Коновалов
Самого его многое связывало со святыми Царственными мучениками. Еще студентом он перевез на своей груди через океан, из Америки в Германию, дело Н.А. Соколова об убийстве Царской Семьи. Это было тогда небезопасно. Рисковал. Потом нам очень эмоционально насыщенно рассказывал, что ему довелось пережить в связи с этим приключением, на которое его благословил владыка Лавр (Шкурла), впоследствии Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви. Сам же он и работал с этими рукописями, переводил их. Его папа Владимир Яромирович издал этот труд. После отец преставится именно в день памяти Царственных страдальцев, причем в тот год, когда Русская Зарубежная Церковь – почти на 20 лет раньше, чем в России – прославила их в лике святых. Это было такое знамение от Бога этой семье, потрудившейся в их память.
Владыка Агапит также обрел частички мощей Царственных мучеников, которые хранятся в Штутгартском храме. Синод Русской Зарубежной Церкви благословил их – пусть и на местном уровне – почитание. Это всё неспроста именно через владыку Агапита, при его отношении ко святым, Господь устроил.
Прихожане на его примере и сами учились любить и святых, и пастырей, и друг друга – духовно, по-христиански.
Владыка очень дорожил богослужением. Одно удовольствие было присутствовать на его службах, даже если он не возглавлял, а просто стоял в алтаре. При том, что ему, как архиерею, приходилось решать и некоторые процессуальные вопросы, всегда было видно, насколько он вживался в слова молитв богослужения и по любому поводу сам старался в нем поучаствовать: если не служить, то хотя бы попеть на клиросе или поканонаршить. Рядом с ним концентрировалась какая-то особая тишина, глубина, благоговение. Осталась запись, как он читал уже незадолго до смерти, на Утрени Великой субботы, пророчество Иезекииля – древним таким, тягучим распевом, – без слез сейчас невозможно это слушать, как он там от сердца возглашает воскрешение мертвых, как он это всё, пропуская через душу, доносит до нас…
Владыка Агапит и людей, с которыми встречался, рассматривал точно потенциальных святых. Любил ревностных, деятельных. Всегда считал, что нужно во всем докопаться до истины. Если была какая-то тайна, как в случае с убиением Царской семьи, – не мог оставаться в стороне. Очень переживал, если что-то шло не в ту сторону. Поддерживал стремление душ к святости. Предпочитал общаться в родственной, домашней обстановке, за столом. Приезжал к прихожанам в гости. Вникал во все обстоятельства жизни их семейств. Так, за чаем, мог излагать какие-то сложнейшие богословские темы, но говорил о высоком очень доходчиво. Поражало его искреннее, простое общение с детьми – он сам точно оставался таким большим непосредственным ребенком.
Владыка Агапит с племяницами
Часто рассказывал о своей семье – папе, маме, говорил, что вообще только один раз в жизни увидел, как они спорили. Это мирное устроение жительства для него было важно и потом, в монашеской семье обители Преподобного Иова Почаевского в Мюнхене, которая тоже объединила всех, как родных. И это дух потом распространялся по епархиям, в приходах, которые они окормляли вместе с владыкой Марком (Арндтом). Всё устраивалось и решалось именно на таком сердечном уровне теплых, доверительных взаимоотношений между людьми.
Владыка Марк, которого владыка Агапит, будучи его духовным сыном, а впоследствии по служению викарием, всегда называл Аввой, часто подчеркивал, насколько его собрат-архиерей послушен. Известен только один случай, когда владыка Агапит заупрямился и не захотел вместо владыки Илариона (Капрала), нынешнего Первоиерарха РПЦЗ, ехать на служение в Австралию… Видимо, памятуя о том, как в свое время будущий владыка Марк, когда Священноначалие выражало намерение отправить его в Америку – то преподавателем в Джорданвилль, то секретарем Синода, – раз за разом аргументированно доказывал, что он со своим знанием немецкого языка лучше послужит Матери-Церкви в Германии, и владыка Агапит тоже стал было ссылаться: да что он там со своим английским, ни проповедовать толком, ни пообщаться не сможет… И он почти что отказался. И вот, они выезжают с владыкой Марком на трассу Штуттгарт-Мюнхен, и в их машину втаранивается на огромной скорости авто какого-то подвыпившего футбольного болельщика… Причем весь удар пришелся именно по владыке Агапиту, который сильно, как потом сам рассказывал, посмеиваясь, получил по шее и спине – так, что сразу же все возражения иссякли. Так и пояснял потом, что просто когда он начинал на чем-то своем настаивать, Господь его так крепко вразумлял, что он уже на всё тут же соглашался. Он потом действительно некоторое время прослужил в Австралии. Сам он обо всем этом после чрезвычайно весело рассказывал. Это тоже как-то отражало его характер, со всей его борьбой противоположностей.
У всей нашей семьи с владыкой Агапитом сложились настолько родственные отношения, что всеми значимыми событиями каждому всегда хотелось с ним делиться. Так и другие люди продолжали с ним общаться, даже несмотря на переезды в другие города или страны. И сейчас, с переселением владыки в жизнь вечную, эта связь с ним не утеряна, будет становиться со временем, знаю, только глубже и духовнее.
На третий день по своей кончине владыка Агапит приснился нашей дочери Маше:
– Я умер.
– Владыка, я не хочу, чтобы вы умирали…
А он ее обнял и говорит:
– Так нужно, дорогая.
«Такой большой, величественный…», – прямо со слезами на глазах рассказывает нам.
А на штутгартском приходе вспоминают, как в последний раз спрашивали: когда он приедет, и он обещал приехать 31 мая. И вот, именно 31 мая владыку Агапита привезли туда, в Никольский штутгартский храм, на прощание с ним.
Непростой наш владыка. Там понадобился. Господь призвал.
«Неужели Винни Пух куличей и пасхальных яиц не любит?»
Владыка мог даже детей удивлять
– Владыка как архиерей вырастил на штутгартском приходе целое поколение новых пастырей. Как бережно он относился и к нам, женам священников, ценил в матушках каждое качество. Знал все наши трудности. Он нас не только духовно наставлял, но и просто общался с нами. Мог приехать к нам домой, на завтрак или на самый простой обед. Или пригласить вместе с детьми куда-то на выставку. Сам провести экскурсию по ней.
Когда наш отец Игорь только еще согласился на рукоположение, к нам домой приехал владыка для того, чтобы поговорить со мной. На тот момент я была малоцерковная. И владыка, так чутко вглядываясь в глаза, в душу, спросил: а готова ли я к этому? Конечно, я не знала, что ответить: для меня было важно одно – ни отца Игоря, ни владыку не подвести. Но тогда у меня и вопросов никаких не возникало. Потом-то они, конечно, появятся… А владыка всё это заранее знал. Он очень тонко чувствовал всегда, что происходит в отношениях между людьми.
Когда потом отец Игорь принял решение переехать в Россию, владыка, помню, к нам тут же тоже примчался. Хотя и так был буквально накануне. Мы встречались с ним очень часто. Он у нас по нескольку раз на неделе мог бывать дома. Просто заходил перекусить вместе, чаю попить.
Мог и просто обратиться: «Матушка, постирай мне это». Или: «Приготовь мне это. А вот это мне нельзя». Особенно в последнее время за ним в Штутгарте матушки, прихожанки очень следили. За его диетой, питанием. Боялись его потерять. Он слушался. Ценил это внимание, был благодарен. Ему неинтересно было «по-архиерейски» быть над всеми, охота было, наверно, и самому точно маленьким побыть, о ком заботятся.
И вот, он заходит к нам тогда, при только еще наметившемся переезде, садится за стол:
– Отец Игорь, ну, расскажи, почему ты принял такое решение? Что тебя подвигло? Что?
Ему нужна была именно искренность. Не слухи, не домыслы. И только уже тогда, когда он в наших домашних стенах услышал всё, как есть, о желании жить на Родине, – он принял это как выбор, но все равно для него было ужасно, что отцу Игорю всё, чего он там, в том числе по своей врачебной специальности, достиг, приходится ломать. Для владыки всё это было больно.
Тем более в итоге пришлось сначала переехать мне сюда – одной, с четырьмя детьми на руках. Когда я спустя год вернулась со всеми ими в Германию на время, владыка просто вышел ко мне навстречу, обнял, в голову поцеловал. У меня даже муж, по-моему, до сих пор не понял, каково мне тут было тогда одной, а владыка умел сопереживать. Пригласил нас тогда к себе на квартиру выпить кофе, и он так мне был благодарен, что я всё это выдержала. Заботился о малых Церквях – семьях духовенства.
Еще помню случай. До того, как перебрались в Россию, мы сюда приезжали на лето отдыхать. В тот приезд я была без отца Игоря, он остался в Германии работать. Я еще совсем молоденькой была, трое малышей со мною. И вот наступает как раз праздник Сретения Владимирской иконы Божией Матери, и накануне, перед вечерней службой, владыка Агапит звонит:
– Матушка, ты должна быть завтра на литургии в Сретенском монастыре. Я тебя тут встречу. Приезжай.
А у меня там всюду пеленки, готовка… И вдруг тебе звонит архиерей и приглашает на службу. Вот такое от него было внимание. Всегда.
Но он очень трепетно заботился не только о священнических, но и вообще обо всех семьях прихода, о каждом ребенке. Наблюдал, кто и как себя ведет. Он был просто страшно наблюдательный. Чуть ли не все мальчишки там по очереди у него прислуживали в алтаре. Когда кто-то из родителей, бывало, робко только заикнется: а можно?
Владыка Агапит (Горачек) и дети
– Давайте! Пожалуйста! Почему нет? – тут же отзывался владыка.
После каждой службы, в том числе вечерней, у нас на штутгартском приходе устраивались трапезы, – мы никогда сразу же не разбегались по домам. Могли и до полуночи сидеть, общаться. Владыка нам рассказывал про следующую службу, что там самое важное, что нужно к ней приготовить. Так нам открывалась суть богослужения. Сейчас этого очень не хватает. Смысл как-то ускользает. А он точно вводил во Святая святых. И все детки, а их на приходе много, бегали вокруг владыки, могли на колени к нему взобраться посидеть, взять у него что-то с тарелки. Ему, кстати, нравилось, что дети не брезгливые. «Это, – говорил, – хорошо». Он всегда сокрушался, что в Раю не будет детей. «Ну, как же в Раю без них-то?» – недоумевал он.
На штутгартском приходе много многодетных семей – по 6–8 деток. Конечно, у всех были проблемы, и сначала не все решались по стольку рожать, но когда в Церкви видели, в том числе и на примере владыки Агапита, как можно благодарить Бога за то, что дети все такие разные, живые, интересные, как любить каждого из них, такого уникального по-своему, любоваться ими, – просто уже ничего не боялись, рожали и рожали. Новые семьи вливались в приход, и родители уже точно заражались этой любовью, преумножая ее и в своем семействе.
Владыка Агапит всех навещал по домам. Оставался и с ночевкой. Принимал любые условия. Там, в Европе, прихожане и в разных городах живут, специально собираясь на родной приход к воскресному богослужению, – и он всюду разъезжал, гостил.
Часто и сам собирал всех в поездки куда-то. Это очень объединяет. В Рим любил ездить, в Константинополь, на Святую землю, в Киев. Где мы только ни побывали: и на Соловках, и по Золотому Кольцу в России путешествовали, но больше, конечно, по Европе: в Триер, в Чехию и т.д.
Владыка Агапит, матушка Вика, дочка Саша и ее подружка Настя. В подмосковном доме у Блиновых. Фото Ольга Орлова
В Чехии, кстати, жили на берегу озера, а на завтраки и обеды ходили в пансионат. И вот, пока взрослые там замешкаются, дети всегда первыми поесть прибегали. Прихожу как-то в это кафе, смотрю, вся детвора сидит, щебечут там о чем-то своем, а среди них владыка возвышается, кушает, и они его даже – такого огромного! – не замечают. Настолько он был органичен в их среде. А я подошла – и ушам своим не верю: они там вообще-то какие-то уж чересчур откровенные вещи обсуждают… А владыка сидит, слушает, увидел меня:
– Да, интересно, – улыбается, видя мое замешательство, – послушать, о чем дети говорят.
Но он никогда не бросался сразу же кого-то исправлять, учить уму-разуму. Всё со временем будто само собой, на каких-то положительных примерах выравнивалось.
Остерегал нас от язвительности. Говорил: «Самое дурное, что может быть: подкалывать друг друга». Колкости он сразу же пресекал. Культивировал теплые, дружеские отношения. Любил задушевные беседы. Ценил гармонию в общении. Если иерархичность достигается за счет согласия – это да, а если при каком-то заламывании одного другим – категорически для него это неприемлемо было. Претило ему такое властвование одного над другим.
Однажды пришел к нам просто на какой-то будничный обед, а у меня дочки маленькие, лет четырех-пяти, сами вдруг побежали и повязали платочки. Хотя в Штутгарте у нас в храме даже девочки-подростки ходят без платков, и никто им никаких замечаний не делает. А тут владыка смотрит на этих малявочек:
– Матушка, ты, что ли, на них платки-то надела?
– Да нет, – отвечаю.
Не любил никакой слащавости, искусственности.
Когда мы уже переехали в Россию, он и сюда раза два каждый год приезжал к нам, останавливался у нас дома. Говорил: «Ну, что я там буду в этих келлиях пустых сидеть, среди монахов? Я хочу общаться с детьми. Мне вот эта жизнь важна».
Помню, приехал к нам сюда, сидит на диванчике. У него в руках – айпэд последней модели. Он всегда так увлекательно рассказывал про то, где был, показывал фотографии. Листает их. И вдруг поднимает глаза. Всматривается в нашу Александру. А он знал способности каждого ребенка. Подзывает ее:
Открытка, нарисованная Сашей Блиновой в 2019 году. Гора Ротенберг в Штутгарте, усыпальница королевы Екатерины Павловны
– Саш, вот смотри, здесь есть такая программка, в ней можно рисовать.
Он даже не объяснял ей ничего, просто вручил и говорит:
– На вот, разберись.
У нас дома такой современной дорогой техники не было. Но вдруг Саша со своей смекалистостью в эту программку зашла, что-то там открывать стала.
– Ну, нарисуй мне что-нибудь, – просит владыка.
И она ему набросала какую-то открыточку.
– Ух ты! – он был так поражен, что она там сходу нашла разные кисти, техники рисунка: акварель, гуашь, карандашная штриховка…
Это он очень ценил – как быстро дети могут разобраться в чем-то.
– Саш, забирай айпэд себе, – тут же говорит, – он мне не нужен. Будешь рисовать мне на праздники открытки!
Это всё происходило при нас. Саша растерялась:
– Да нет, владыка, ну что вы.
– Нет-нет, Саш, забирай. Что я с ним? Монах… Ты мне только присылай на Пасху и на Рождество открытки.
Саша заплакала. (Сейчас поясняет: «Из-за того, что он так легко расстался с явно интересной и ему самому вещью», – Ред.).
– Ну, что я? – смеется. – Архиереям же должен рассылать к праздникам поздравления. А мне скучно им что-то такое типичное отправлять. Вот, рисуй теперь.
Открытка, нарисованная Сашей Блиновой для владыки Агапита в этом 2020 году
Саша прислала ему первый вариант: вид нашей штутгартской церкви…
– Ну, Саш, это очень скучно, – запротестовал владыка. – Нарисуй мне Винни-Пуха! Неужели Винни-Пух не любит куличей и пасхальных яиц?
Саша даже у нас, родителей, спрашивала: а что, так можно? Мультяшного персонажа на пасхальной открытке архиереям рисовать?!
В итоге образовалась уже целая коллекция этих открыток. А на это Рождество у Саши в силу каких-то там обстоятельств не получилось нарисовать, так владыка ей прислал эсэмэску: «Винни-Пух отдыхает, наверно, Саша, да?» Но на эту, под карантином, Пасху Саша нарисовала ему все же Винни-Пуха, и он опять был такой по-детски довольный, что Винни-Пух вернулся!
Приход при таком архиерее просто на глазах рос.
Владыка постоянно затевал для всех детские праздники. К Рождественскому Сочельнику нам, мамам, напоминал:
– Чтобы детки были готовы! Приводите мне наряженных детей!
И мы мастерили им костюмчики, обряжали в пастушат с посошками – давали им игрушечных овечек в ручки; в ангелочков с Вифлеемской звездой; паломничков в русских сарафанчиках и рубахах.
И вот, владыка выходил на полиелей, садился в центре храма, а вокруг него пестрела и ликовала эта счастливая, празднично разодетая малышня. Он всегда так умилялся, радовался вместе с ними. Вот это были праздники!
Ходил и на все их спортивные турниры, баскетбольные матчи между командами приходов. Сидел рядом с нами, родителями, все это наблюдал, обсуждал очень живо.
Говорил, что душа, как и сам человечек, должна возрастать. И он всегда давал каждой душе такую возможность: маленькой, взрослой, семейной, несемейной. Он ни в чем не видел никакой серьезной проблемы: «Ну и что?! Ну, вот так. Давай-давай дальше!»
Я полагаю, что наша семья прошла через все испытания именно благодаря знакомству с такими духовными людьми, как владыка Агапит. Он просто входил в семью, мог предвидеть, где что-то может пойти не так, вел, помогая обойти какие-то пропасти. С ним было просто и легко.
Часто смеялся. Принесешь ему на Исповедь какой-нибудь семейный вздор, – а он прямо расхохотаться мог! Ему просто потешно было смотреть, как муж с женой разборки устраивают. Мне-то всё это некими невзгодами кажется, а ему – весело! Как будто я ему анекдот какой-то исключительно свежий рассказала.
Он всегда цеплял каждого – знал, с кем на какую тему можно поговорить. Придет к нему трехлетний ребенок, он так вдумчиво обстоятельно с ним побеседует, подросток подходит – там уже совершенно другой разговор начинается, тут матушка со своими кастрюлями да неурядицами в быту заявится, следом – рыбак из простецких, потом профессор-лингвист, после – фотограф… И с каждым он о чем-то понятном и близком поговорит.
Помню, когда я училась печь просфорки, мы с ним обсуждали, что такое вообще закваска, тесто. Я была поражена, как он из этой темы столько сакральных смыслов поднял. Я-то это всё просто на уровне ощущений воспринимала: и дети вот любят возиться с тестом. А владыка мог возвести быт до библейских оснований – на самую вершину. И так во всём. К святости ты должен прийти – и не меньше.
А когда, особенно у молодых, такая фантастически беспредельная перспектива открывается, – скучно в Церкви точно не будет.
Все наши дети, уже даже подростки, – в храме. Я считаю, что это тоже благодаря владыке. Есть дети, которые очень трудно возрастают. У них такие серьезные вопросы. Они видят всё. Несуразицу остро воспринимают. Только такие люди, как владыка, могут эту душу оставить при Церкви, при Господе, верующей.
У нас у сына как-то проблемы с учебой начались. Мы рассказали владыке, думали, он нам тут сейчас какое-нибудь такое сильное наставление выдаст, а он… Вдруг вспомнил, что вообще-то и сам портфель, как только прибегал с уроков, выбрасывал сразу – и стремглав на улицу, играться. Школа была чем-то явно не самым важным, в его представлении. Считал, что нужно свободу обязательно предоставлять, – чтобы личность возрастала сама, ей только и надо умело подсказывать, открывать возможности.
Семейство отца Игоря и матушки Вики Блиновых с владыкой Агапитом
В последние разы, когда мы звонили ему, чувствовалось, что его душа, такая общительная, которой хочется везде и со всеми общаться, уже изнемогает в теле, которое сдает, и ему от этого было очень тоскливо. Это уже как будто не его жизнь была.
Известие о смерти владыки мы получили, когда смотрели трансляцию службы из Псково-Печерского монастыря. Только начали читать Евангелие: «Когда они говорили о сем, Сам Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам» ( Лк. 24, 36), пришло сообщение…
И у меня все дети так всю службу и проплакали. И мы, родители, тоже плакали, – все.
Вечная память. Прошу у вас, владыка, прощения за недостаточное внимание к вам при жизни здесь, на земле.
Владыка всегда такой энергичной положительной надеждой отличался:
– – А! Всё будет хорошо!
Царство Небесное, дорогой!
Источник: http://www.pravoslavie.ru/131622.html
