Художник: Питер Пауль Рубенс
В этот день Василий не собирался идти в храм. И в ближайшие дни тоже не собирался. Да, он давно уже не был в храме и осознавал это, но был, как сам он считал, очень грешным человеком, а его бабушка когда-то давно ему говорила, что храм – единственное место на земле, куда можно зайти грешником, а выйти святым. Он не верил в это. Точнее, он считал, что его грехи, свойственные, увы, многим молодым людям, не позволят ему преобразиться в храме в святого, что-то обязательно пойдет не так. Да, наверное, и не хотел он пока никакой святости. А еще ему было немного страшно: он помнил рассказ бабушки о какой-то святой Марии, которая, когда она еще была подобной ему грешницей, пыталась войти в храм, но какая-то невидимая сила всякий раз отбрасывала ее от дверей храма, не позволяя в него войти.
Он не мог твердо сказать почему, но ноги все-таки непреодолимо понесли его в храм
Однако в храм Василий все-таки пошел, сам не понимая почему. То ли колокольный звон, прозвучавший неподалеку, отозвался в сердце каким-то теплым чувством, то ли от самого храма повеяло каким-то домашним уютом на фоне уличной студеной вьюги, то ли… Не мог он сказать твердо почему, но ноги все-таки непреодолимо понесли его в храм, тот самый храм святителя Николая Чудотворца, мимо которого он раньше проходил, почти его не замечая, уже очень много раз.
В храме, на счастье или совсем наоборот, он сразу предстал взору «Марь Петровны». Надобно знать Марию Петровну, чтобы понять употребленное в ее адрес выражение. Мария Петровна (или «Марь Петровна», как именовали ее все сотрудники храма), женщина лет семидесяти, была церковницей со стажем: уже четверть века по благословению еще прежнего настоятеля заправляла уборкой этого храма и относилась к своему послушанию весьма ревностно, подмечая то, что никогда не заметит никакая другая уборщица. За это ее очень ценил настоятель. Однако несладко приходилось ее помощницам, которых настоятель, жалеючи ее, иногда направлял ей в помощь. Все старательно избегали подобной участи, ибо на приходе утвердился перифраз древнего афоризма: «Лучше у Ирода быть свиньей, чем у Марь Петровны помощницей».
Нередко доставалось и прихожанам, «не вовремя» оказавшимся в храме. Рассказывали такой случай. После литургии Марь Петровна вымыла центр храма и ушла в другой придел, забыв перекрыть центр специальным тросиком на время сушки. Ничего не подозревавшие прихожане в совершенно молитвенном состоянии духа уже подошли к иконе праздника, как вдруг услышали истошный вопль откуда-то справа: «Куда ж вы прете, ироды, глаза раскройте! Шо, не видите, пол еще не высох!». Как они потом рассказывали, повернувшись в ту сторону, откуда прозвучало столь грозное вразумление, они увидели почти сказочную картину: «К нам буквально летела бабка с метлой, и возникло непреодолимое ощущение, что мы вместо храма нечаянно и без приглашения ворвались в избу Яги, и нас вот-вот запихнут куда-то в печь огненную».
Еще в начале своего церковного служения Марь Петровна изучила «Катехизис» митрополита Филарета и, считая себя образованной христианкой, не прочь была при случае козырнуть своими знаниями. Вообще, Марь Петровна всегда держала себя – как бы правильно подобрать выражение – подчеркнуто с достоинством. Она всегда помнила где-то прочитанное ею высказывание батюшки Серафима Саровского о том, что даже удостоившийся помыть пол в храме будет иметь награду от Бога. «А я-то сколько таких полов перемыла для Боженьки!» – говорила она себе и, в общем-то, ждала для себя заслуженной награды.
В силу несомого послушания, практически всех приходящих в храм встречала именно Марь Петровна. Ну, а как иначе-то? «А вдруг, они пройдут в своих грязных сапожищах туда, где уже вымыто и куда ходить запрещено?». И вот, как раз в тот замечательный момент, когда во время всенощного бдения Марь Петровна окончательно выдраила притвор, в храм зашел наш Василий, и между ними завязался примечательный диалог:
– Ой, ой, батюшки светы! – воскликнула Петровна, – Ты куда ж, милок, навалил сугробов-то? Ты шо ж, не видишь, перед входом метла стоит? Ты, чоль, домой к себе вот так заходишь? Небось домой-то нечистой ногой и не ступишь, а в дом Божий можно так, да?!!
Василий от такой внезапной встречи растерялся и неожиданно для себя произнес:
– Простите меня, матушка, ради… ради Христа, я действительно как-то не заметил. Где она, метла-то, я сейчас, сейчас.
Он развернулся, думая уже уйти из храма, однако жесткая хватка Петровны не позволила ему исполнить свое намерение.
– Ты куда пошел? Чё уж теперь, все равно уже на ковре все. Ты откуда такой взялся-то? Не видела тебя раньше у нас.
– Прошу прощения, я на самом деле редко бываю в храме, как-то все не складывается, и многого еще не знаю.
– Да уж видно по тебе, что захожанин ты еще тот. Вон, посмотри, сколько людей у нас в храме!
Через высокую и широкую дверь притвора Василий увидел достаточно много прихожан, плотно стоящих друг к другу и обращенных в сторону алтаря. Шло богослужение, везде горело много свечей, люди часто крестились, и все это создавало атмосферу какого-то общего важного дела, в которое были погружены все эти богомольцы. От такого созерцания веяло каким-то теплом, домашним уютом.
– Ну, вот видишь, все молятся, – оборвала созерцание Василия Марья Петровна, – пришли к началу службы, как и полагается. Только нечестивцы приходят к середине службы… На исповедь тебе надо, – помолчав немного, продолжила она свое назидание.
«Я извиняюсь, а что это – исповедь?» – робко и почти невнятно промолвил Василий
– Я извиняюсь, а что это – исповедь? – робко и почти невнятно промолвил Василий.
– Ну, ты и невежда! Чему вас только в ваших университетах учат? Грешен небось? Ну, там, блудишь, куришь – вон разит как от тебя, матюгаешься. Есть такое?
– Да, матушка, грешен, конечно, – потупив взор, стушевался он, почувствовав, что краснеет.
– Ну вот, я и говорю, на исповедь иди. Я вот по милости Божией ничего такого не совершала! Никогда не курила – напротив, всегда бегу от этой заразы подальше и браню на чем свет стоит этих сосущих! Сейчас ведь и бабы сосут – куда ж это годится! Может, кто и услышит, и образумится. Никогда не блудила, даром мне эти мужики не нужны. А матерную брань и слышать не могу. Вот, бери с меня пример. Я, если слышу, что кто-то рядом матерится, так начну шуметь, что матершинник сразу убегает подальше, лишь бы со мной не связываться… Ладно, некогда мне больше с тобой тут лясы точить. Сейчас Евангелие будут читать, пойдем зайдем в храм и проходи туда, ближе к алтарю, там тебе лучше будет слышно.
– Да я, матушка, можно вот здесь у двери постою, там прихожан много, неудобно мне их отвлекать.
– Неудобно ему! Навстречу к диаволу тебе удобно было ходить, когда грешил, а подойти ближе к Богу неудобно? Хе-хе, – довольная своим неожиданным каламбуром, Марь Петровна пошла вглубь храма по своим делам, оставив Василия стоять, где ему заблагорассудится.
Василий получил небольшую передышку. Глубоко вдохнув такой еще малознакомый дух ладана и прислушиваясь к красивым церковным напевам, он ощутил какое-то еще совсем не знакомое ему до сих пор чувство умиротворения и тишины. Прихожане, так глубоко сосредоточенные на молитве, казались ему какими-то совсем иноземными существами, которые, по крайней мере сейчас, живут совсем не той жизнью, к которой привык он, и которая ему пока была совершенно непонятна.
Но вот что показалось ему странным: в сравнении с ними Марья Петровна представлялась ему человеком совсем иного склада. Да, она вела себя в храме совершенно по-хозяйски, чувствовала себя как рыба в воде. Она ловко сновала между прихожанами, постоянно «играясь», как ему казалось, со свечами, на ходу делала кому-то замечания, а то и передвигала кого-то с места на место. Но для Василия было очевидно, что та стихия, в которую были погружены прочие прихожане, для этой уборщицы храма была… чужая. Именно – чужая. Она, казалось, была увлечена исключительно своими делами, и ей и дела никакого нет до тех глубоких идей и смыслов, которыми, наверное, было проникнуто богослужение.
Пытаясь прислушаться к тому, о чем все-таки пел хор, Василий и не заметил, как откуда-то слева к нему снова приблизилась Марь Петровна.
– На колени! Быстро вставай на колени, – шепотом прокричала она ему, – «покаяние» сейчас запоют! Неделя о мытаре и фарисее сегодня, – подчеркнула она, многозначительно подняв палец вверх.
Все встали на колени. Началось песнопение, показавшееся Василию совершенно особенным. Ласковым минором оно как будто пробралось до его огрубевшего от суеты сердца. Прислушавшись к словам «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче…», он почувствовал, что оно, на самом деле, о нем и о его жизни! Так может, это и есть тот голос Бога, о Котором он раньше слышал от других и Который зовет его к Себе? Впервые за много-много лет Василию захотелось плакать…
«Как же хорошо в храме на службе, – подумалось сейчас ему, – и даже не хочется никуда уходить». И такое тоже с ним случилось впервые. Оставшуюся часть службы Марь Петровна куда-то исчезла, оставив молодого человека наедине с Богом, встреча с Которым, как был убежден Василий, у него тогда и произошла.
Возвращался домой он уже затемно. Полтора часа, которые он провел на богослужении, показались ему теперь какими-то краткими минутами неземной радости.
«Какие же хорошие люди там в храме, – размышлял он, – как они, наверное, близки к Богу, раз так сосредоточенно молятся. Они действительно похожи на святых, по крайней мере, в эти минуты молитвы. Видать, права была моя бабушка: из храма, наверное, можно выйти святым. И эта бабуля… пусть немного странная, суетливая, но ведь и у нее в храме свое особое служение. Если бы не она, то и не узнал бы я, какой сегодня в церкви особый праздник, и не услышал бы того песнопения, которое как будто и обо мне тоже».
Василий почувствовал, что ему уже снова хочется вернуться в храм, из которого он только что вышел
Василий почувствовал, что ему уже снова хочется вернуться в храм, из которого он только что вышел. И он был уверен, что скоро обязательно туда вернется.
Марь Петровна вышла из храма тоже в благостном расположении духа. Она была довольна. Довольна собой.
«И какие же молодые нынче невежественные, чему их только в университетах учат! Вот, я и в университете не училась, и у старцев келейницей никогда не была, а знаю немало, все по Катехизису! Слава Тебе, Господи, что просветил меня Своим Светом! Вот, не встретил бы меня сегодня этот мальчишка, так и не узнал бы, какой праздник сегодня, Неделя о мытаре и фарисее, – и Марья Петровна вновь подняла указательный палец вверх, подчеркивая значимость события. – И не гляди на меня, что я просто уборщица. На словах – уборщица, а по факту – миссионерское служение».
Вскоре Марья Петровна вернется в свой храм. И, возможно, снова встретит в храме Василия, с которым у нее состоится новая беседа.
Источник: https://pravoslavie.ru/167129.html
