Всё началось с прочтения небольшой, но очень сильной по эмоциональному воздействию книги Джона Бойна «Мальчик в полосатой пижаме». История о двух мальчиках, которые стали друзьями при сложных обстоятельствах: один из них – сын немецкого офицера, другой – заключенный в лагере. Нет смысла рассказывать весь сюжет, но на меня книга произвела неизгладимое впечатление. Далее были прочитаны «Список Шиндлера», Мип Гиз – «Я прятала Анну Франк», Эндрю Гросс – «Одиночка»… Вовлекаясь в тему человеческого страдания, я прочел массу литературы, содержащей документальные свидетельства о бесконечной ожесточенности человека – и при этом о его невероятных способностях выживать в нечеловеческих условиях, при этом оставаясь Человеком с большой буквы по отношению к товарищам по несчастью. Обращаясь к прочитанному, невольно оказываешься мыслями с теми или иными героями, ставишь себя на их место, пытаешься представить, как бы ты поступил в той или иной ситуации. Хотя, конечно же, какие могут быть представления, когда ты, лежа на диване, пытаешься вообразить себе описанное в книге?..
Со временем мной овладело желание побывать в подобном мемориальном комплексе, чтобы окончательно закрепить в голове то, что было прочитано ранее, и в какой-то степени прикоснуться, если можно так сказать, оказаться в месте, где лицом к лицу встречались две силы – добро и зло, жертвы и их палачи.
Посещая какие-либо места, мы заранее планируем, что хотели бы увидеть, с чем познакомиться. Идея побывать в лагере смерти, вернее, в том месте, где он когда-то располагался, во мне укрепилась окончательно. И вот однажды, несколько лет назад, наши друзья пригласили нас несколько дней провести в Берлине. Поскольку друзья – люди обязательные и внимательные к своим гостям, они задали вопрос, чтобы учесть предпочтения и осуществить их: «Где бы вам хотелось побывать?»
Заксенхаузен
И вот, мы с супругой прибыли в Берлин. Этот город манит множеством достопримечательностей: музеи, парки, магазины и так далее… Наша программа не располагала временем для детального изучения города. Остаток вечера после прилета мы провели в уютной компании встречающей стороны. Утром мы выдвинулись туда, где давно хотелось побывать. Дорога к мемориальному комплексу, по российским меркам, была недальней, и все-таки проехать пришлось достаточно. По мере приближения к Заксенхаузену нами все более овладевало чувство необъяснимого беспокойства.
По мере приближения к Заксенхаузену нами все более овладевало чувство необъяснимого беспокойства
Мы прибыли. Большая площадка перед входом в мемориал для парковки автомобилей. Стоят автобусы, ходят группы с гидами и просто посетители по несколько человек. Большое серое бетонное здание с металлическими конструкциями. Вошли в первое помещение, где располагаются фото из «жизни» заключенных и их охранников, сохранившиеся личные вещи, письма, предметы быта. Информация на немецком и английском языках для меня оказалась бесполезной, пока я не получил электронного гида, откуда и черпал знания об этом месте. Первым возникшим чувством, которое трудно передать словами, было смятение и желание повернуть назад.
Мы подошли к воротам лагеря, на которых отчетливо были видны слова, сваренные из металлических прутьев: «Arbeit macht frei», что означает: «Труд освобождает». Именно эту надпись читали будущие узники, входившие туда. И хотя мы были простыми посетителями, засевшие в голове книги и фильмы о людях, попадавших туда, мешали мозгу поверить окружающей мирной действительности. Именно это и вызвало у меня желание повернуть назад.
Шествие по огромным территориям лагеря в сознании было созвучно с тем маршрутом, который проходят христиане по Скорбному Пути в Иерусалиме. Все наполнено трагически звенящей тишиной, которую невозможно нарушить ничем. Войдя внутрь, мы поразились размерам лагеря, что напоминал поселок с множеством строений: комендантский дом, казармы для охраны, бараки для заключенных, так называемая «больница», в которой фашистские врачи оттачивали свое мастерство, ставя опыты над узниками. Здание этого медицинского центра насчитывало несколько этажей; даже пустые помещения с белой, кое-где облупившейся плиткой наводили ужас. Зачастую сюда привозили детей и экспериментировали над ними, искусственно заражая различными заболеваниями, а затем изучали, каким способом их можно излечить. При этом – никаких обезболивающих… Проводимые там эксперименты выходят за рамки понимания нормального человека.
Умерших «утилизировали», зарывая пепел в специально отведенном месте лагеря.
Фото: ru-traveller.livejournal.com
Вот, перед нами трасса для испытания обуви. На ней заключенные из штрафбатов ходили строевым шагом, тем самым тестируя кожзаменители для обувной промышленности Германии. А бесконечное шествие по этой трассе сопровождалось бодрыми мелодиями австрийских и немецких композиторов. Эту музыку мы услышали, приближаясь к месту. Казалось бы, с детства знакомые мелодии, которые авторами создавались для радости слушателей и сопровождения торжественных мероприятий, здесь воспринимались как некая наводящая ужас какофония. Удивительно, что туда приезжает множество молодежи. По всей видимости, это школьники, которых привозят автобусами и знакомят с историей. Ребята сосредоточено слушали своих гидов, внимательно вглядывались в фотографии. Думаю, не ошибусь, если предположу, что здоровая нация – это когда молодежь может знакомиться и с темными сторонами своего прошлого. Ведь в открытии постыдных исторических событий прошлого заключается прививка от совершения подобного в будущем.
Побывав там, я утвердился в мысли, что человек способен следовать за извращенной идеологией, надругаться над верой, преступно находя оправдания для бесчинств – как для себя лично, так и оправдывая преступления в масштабах целой страны. Немцы ведь христиане, и даже в лагере они пытались делать себе праздники. Одним из самых возвышенных мест в лагере было место публичной казни. Так вот, на Рождество нацисты устанавливали на этом месте Рождественскую елку. С большим трудом представляю себе картину, как офицеры и солдаты за праздничными столами поздравляют друг друга знакомыми с детства словами: «Счастливого Рождества!» Им и в голову не приходило, что Христа с ними не может быть по определению: Он там был узником, а они Ему – елку…
Он там был узником, а они Ему – елку
Очень трудно описать все, что было увидено и пережито. Но хочу остановиться на впечатлениях, особенно врезавшихся в мою память. Это место, где проходили расстрелы. Ров, в котором до сих пор стены испещрены пулями. Из этого рва мы поднялись наверх, а там сегодня в рост человека установлено множество черно-белых фотографий узников. Потрясающее зрелище! Эти фото были взяты из архивов лагеря. Какой калейдоскоп лиц разных национальностей и возрастов! Все истощены и на первый взгляд одинаковы, но нет… Глаза этих людей многое могли рассказать: у одних они были совсем потухшими, и в них читались безнадежность и обреченность; в других теплилась еще надежда… Внимание привлекла фотография подростка: его лицо, так же, как и у всех остальных, было истощено, проступали несвойственные юному возрасту черты; но во взгляде оставалось еще нечто нежное и детское… Было очевидно, что на тот момент, вопреки всему, в нем еще не умерло то озорное, мальчишеское, которое живет в каждом его сверстнике. Долго всматриваясь в его лицо, в какой-то миг я подумал, что нашел того, кого искал так долго, будто своего близкого друга, которого однажды потерял… Я представил, что выкрикиваю его имя из толпы, бегу ему навстречу, обнимаю и даю эмоциям вырваться наружу… Чтобы он мог почувствовать, что все закончилось, он нашелся, и все, что было с ним, уже позади. Но это была лишь фотография.
Фото: ru-traveller.livejournal.com
Здесь мне пришла мысль, что имя Божие в этом лагере произносилось ежеминутно, на разных языках и наречиях, с разными интонациями. Кто-то Его молил о себе, кто-то – о близких, с которыми его разлучили; не исключаю, что были воззвания к Богу с ропотом от изнемогающих и замученных людей. Но убежден, что имя Творца чаще все-таки произносили с надеждой. Именно это чувство питало желание опустошенных людей выживать дальше. Об их вере и надежде свидетельствуют рисунки, которые также хранятся в мемориале. На этих рисунках узники изображали жизнь: цветы, улицы, людей, дома – всё, что осталось в прошлом.
На этих рисунках узники изображали жизнь: цветы, улицы, людей, дома – всё, что осталось в прошлом
Я все смотрел на портрет подростка, а в голове самостоятельно зазвучала молитва, которую священник произносит во время заупокойной службы. Молитва была безмолвной, тихой и легкой, без всякого внутреннего усилия, как будто молишься о ребенке, что не успел еще в своей жизни согрешить.
Ну вот, пришли и мои спутники, которые предложили идти дальше. Оказалось, что пробыл я среди фотографий очень долго. Покидая место моей импровизированной молитвы, по-другому ощутил себя – будто говорил с теми, кто там остался навечно.
На выходе из комплекса оставался последний зал. Там была электронная картотека, в которой записаны все узники лагеря смерти. Многие и по сей день пользуются ею, и даже находят своих близких, некогда пропавших без вести. На постаменте лежит книга, в которой люди делятся впечатлениями об увиденном. Значительная часть этой огромной книги исписана на разных языках. Пролистав ее, испытал некое неудобство, ведь там было крайне мало отзывов на русском языке. Ну да, все верно, ведь в Берлине – музеи, парки, магазины... Но все же!..
Каждый из нас написал в этой книге свои мысли. Я начал свою запись со слов из стихотворения Ольги Берггольц: «Никто не забыт, и ничто не забыто».
Прошло время, что способно стирать из памяти целые пласты информации. Но, как и тогда, сейчас, мысленно обращаясь назад, иду по лагерю смерти, как и тогда, помню черно-белые фотографии узников, как и тогда, поминаю «об упокоении» с тихой грустью всех, оставшихся там навеки…
Источник: https://pravoslavie.ru/150948.html
