Пятница, тринадцатое

На днях проходила мимо соседнего дома в тот момент, когда дедушка-сосед с великим кряхтением устанавливал надувного снеговика. В окне веранды у него устроена целая рождественская ярмарка деревенских украшенных домиков, снеговиков, оленей, дед-морозиков и Дедов Морозов стоящих, сидящих, летящих на воздушном шаре и взбирающихся по лестнице в домики, чтобы поздравить игрушечных ребятишек. Тут тебе и мешки с подарками, и елки, и пряничные домики, и красные почтовые будки, занесенные искусственным снегом.

Мы с Алешей каждый раз замираем у этого дома и с удовольствием разглядываем предрождественское великолепие. Все это светится и таинственно мерцает; паровозик не устает катиться по маленьким рельсам, а карусель – кружиться под тихую музыку. Спрашиваю Майкла, не придут ли они с Венди на нашу выставку.

– В пятницу, тринадцатого? – переспрашивает дедушка и показывает мне искривленную от артрита руку. – У меня операция, будут мизинец выпрямлять. А если не смогут, то и отрежут. Мне не жалко. Пожил, слава Богу, 83 года.

Майкл поправил снеговика и вздохнул:

Вы единственные соседи, с которыми мы хоть словом перемолвиться можем

– Иначе непременно пришли бы. Вы единственные соседи, с которыми мы хоть словом перемолвиться можем. А то ведь все новые люди кругом. Уже нет сил знакомиться. Мы уж потихоньку доскрипим свой век. Ждем внука из Австралии. У нас там дочка, радиолог. Мы всегда им билеты покупаем. Скучаем. А сын наш от жены ушел. Такие дела. Мы же к ней привыкли. Она нам как дочь. Он сказал, что все время ругаются, ему надоело. А нам больно. Просили его потерпеть, поговорить, разобраться по-хорошему, к психологу сходить. Не хочет. Он ушел, а невестка к нам приехала и неделю у нас жила, плакала. Ее родители умерли, она к нам привязалась. А мы что? Мы ее любим. Мы с Венди 57 лет женаты. Да-а-а… 57 лет. Я так невестку понимаю. Мама умерла, когда мне 16 лет было. Мне вот 83 стукнуло, а я до сих пор по маме скучаю. До сих пор! Да-а-а… Что мне этот палец! У меня рак горла, рак мочевого пузыря. А я не унываю. Копошимся с Венди потихоньку. Каждый год покупаем что-нибудь к нашей рождественской витрине: то Деда Мороза, то снеговика, то игрушечный деревенский магазин. Детишкам радость! Всегда у наших окон останавливаются. А я и не знал, через что вы проходите, не знал, что сынок у вас болел. Я-то ладно, я старый. Вот моя дочь в Австралии ребятишек лечит от онкологии. Ребятишки – и онкология… Да где это видано? Такие страдания. Да-а-а… Вот живешь и не знаешь, какая жизнь у соседей. Я помню ваших старших. И малыш еще у вас был, такой застенчивый.

– Застенчивый – это Айван (Иван. – Л.С.), – говорю. – Самый младший у нас вовсе не застенчивый. А Иван учится на парамедика. Тоже подумывает об Австралии по окончании университета.

– Это вот такой малыш уже на парамедика учится? Дела… Пусть едет в Брисбен. Моя дочь там о нем позаботится. Скажите ему: «Брисбен». Не забудьте! А мне дочь сказала: «Папа, очередь на операцию большая, записывайся на пятницу, тринадцатое. Больницы в этот день пустые. У всех предрассудки, боятся». А я не боюсь, потому и записался. Я не суеверный. Ну, доброго вам дня, пойду снеговика прилажу, а то что-то все заваливается. Венди все доложу по форме, будет рада. Хорошей вам выставки.