Требование отчаяния

Просмотрено: 210 Отзывы: 0

Требование отчаяния

У нас рядом, в Голицыно, в Вяземах, – церковь. Она была очень долго закрыта, ее выстроил еще Борис Годунов (Голицынское имение). В конечном итоге ее открыли. А я все ездил в Москву или в Отрадное, к отцу Валериану. А мне жена говорит: «Чего ты ездишь, когда тут церковь рядом?» Я говорю: «Ну, придет время, пойду туда». Пришло время, и я подумал: действительно, на автобусе три остановки, а там – пешком... Прихожу к обедне, батюшка кадит на часах. Я к нему подхожу: «Батюшка, я хочу причаститься!» Он говорит: «Я исповедую только на всенощной! На обедне я не исповедую, приходите ко всенощной!» Я говорю: «Но я живу далеко, да и автобусы...» – «Я не знаю ничего, я только на всенощной...».

Я пришел на всенощную и принес ему свою книгу «Милосердия двери», отпечатанную на машинке, она еще не была издана. У меня много было экземпляров. И «Матушку Евдокию» отдельной книжечкой. И говорю: «Вот мои книжки, которые я написал». – «Ну, книжки… книжки-то хорошо. А где грехи?» – «Да сейчас я валом навалю их!» Короче говоря, поисповедался, причастился. Прихожу в следующее воскресенье, встаю около дверей, в самом конце. Он на каждении, на часах, подходит ко мне и говорит: «Я прошу вас пройти в алтарь, нам нужны помощники!» А на всенощной, помазывая меня, он спросил: «Вы можете остаться после всенощной?» Очевидно, он что-то прочитал. Я говорю: «Нет, у меня расписание автобусов». А тут он меня пригласил в алтарь.

И оказалось, что он по матери Хвостов. А все Хвостовы – Орловской области, Орловской губернии. Его бабушка и мать – из рода Хвостовых, а более отдаленное родство установить невозможно, потому что умерли старики.

Впоследствии мы с ним так подружились, что это была радость для меня.

И вот, у меня открылось горловое кровотечение, и довольно частое. Неотложка, клиника, капельница... И один раз с таким кровотечением я попал в Склифосовского: ужасная палата! Я не знал, как оттуда удрать! Я притворился, что все прошло: «У меня все прошло, я здоров, выпустите меня!» И меня выписали. Я домой в автомобиле ехал с пакетиком: сплевывал кровь.

Приехал и позвонил отцу Владимиру. Говорю: «Батюшка, можете меня причастить? Я только что из клиники». Он говорит: «Сейчас приеду». Приехал, посмотрел на банку с кровью и спросил: «Если кровь пойдет, знаешь, что делать?» Я говорю: «Конечно!» С тех пор ни одной капли крови нет! И это длится уже лет 14, ни одного рецидива! Это удивительная вещь, это милосердие Божие.

А потом отец Владимир – еще в Обыденском – меня научил: по дороге, куда бы ты ни ехал, где бы ты ни шел, – молиться. И тогда все зло, которое тебя окружает, тебя не касается. Ты идешь как бы пустым коридором, но с Богом. И он меня к этому приучил.

А Соня Булгакова как-то сказала, что акафист Божией Матери «Многими содержим напастьми» – чудотворный. И что его чудотворность она сама на себе испытала. Это в моих записях есть – как там и что, об этом не буду сейчас говорить.

И вот, он меня так приучил, что где бы я ни был, я иду – и читаю про себя «Многими содержим напастьми» (я его наизусть выучил).

И вот, иду к отцу Владимиру как-то на первые «ефимоны», Можайку надо перейти, чтобы на автобус на той стороне сесть. Автобус далеко, я перехожу спокойно на обратку. На обратке нет автобуса. Я перехожу обратку, иду по тропинке сбоку, и вдруг – удар в спину. Подкидывает меня на капот, я руками выбиваю ветровое стекло и по инерции сваливаюсь под колеса. Оказывается, у машины отказали тормоза... Или что-то еще, мне трудно сказать. Только водитель был убежден, что я сбит насмерть – потому что такой удар был, еще одно движение – и моя голова раскололась бы, как гнилой арбуз.

Он подходит и спрашивает меня: «Жив?» – «Жив». – «Ну, тогда дай я тебя подниму!» – «Нет, мне вначале надо узнать, что ты мне сломал...». Потому что, если позвоночник, то только на досках. Начинаю шевелиться – все цело. Все цело! Я говорю: «Поднимай!» Он открыл дверку автомобиля, посадил меня так, чтобы ноги были вниз. Неотложка через 40 минут приехала, ГАИ – тут же.

Алексей Петрович Арцыбушев

Алексей Петрович Арцыбушев     

Сижу я в автомобиле, а соседка идет на «ефимоны». Я говорю: «Катя, передай отцу Владимиру, что меня машина сбила». Гаишник меня довез до дому... Вдруг часов в 8 открывается дверь, влетает отец Владимир, говорит: «Я еле дочитал канон, что с вами? Я приехал с Аллой. Нужна ли какая-нибудь помощь?» А я на двух палках хожу. Я говорю: «Да нет, батюшка, никакой помощи не нужно. Видите, не сломано ничего...».

Ноги у меня были синие до ногтей – все! Такое было кровоизлияние в обеих ногах, потому что удар пришелся в поясницу. Я снов никогда не вижу, если вижу, то забываю. И вдруг я просыпаюсь ночью на совершенно отчетливо слышанных мною словах: «Готовься к смерти!» Меня не испугало это. Слова были спокойными, без всякой трагедии.

Я при встрече отцу Владимиру рассказываю: «Вот, что мне делать?» Он говорит: «Алексей Петрович, вы причащаетесь раз в месяц, а теперь вы причащайтесь всякий раз, как только в церковь идете! По воскресеньям причащайтесь, каждое воскресенье! Вот вам и подготовка к смерти, потому что здесь – и Жизнь Вечная, и покаяние, и все...». И вот, 14 лет я так и живу. Так что вот такие интересные вещи бывают...

Меня всячески старались подвести под статью «Подготовка к убийству правительства». Например, следователь спрашивает: «А ты веришь в Бога?» Я говорю: «Да». Он не пишет мой ответ – «Да», а пишет: «фанатик». На меня эти бессонницы не действовали, они меня не доводили, я был сильнее их. Я все прочитывал и все зачеркивал. Я говорю: «Я сказал – да, почему ‟фанатикˮ? Это вы фанатик, может быть, а не я?»

Короче говоря, мне дают очную ставку с двумя свидетелями, которые показывают на меня, что я на даче в Лосиноостровском (я там бывал часто) – сказал, что «всех коммунистов надо вешать». Они – и тот, и другой – подтвердили, что якобы это было сказано мною при них.

Мне дают очную ставку с ними, а перед этим следователь мне говорит: «Ну, я тебя сейчас разоблачу, сволочь!»

Очная ставка, сидят двое. Следователь обращается к Ивану Алексеевичу: «Что Арцыбушев говорил у вас на даче?» – «Он говорил, что всех надо вешать!» Тогда я соскочил с табуретки, подлетел к нему и ударил его по лицу, очень сильно, и сказал: «Сволочь, если ты себе яму роешь, то зачем ты другому это делаешь?! Когда я сказал это?» И объясняю: «У вас жена – архитектор, она мне показывала свои акварельные рисунки. Потому что я художник, а архитекторы – все художники. И я, рассматривая ее акварели, сказал, что ‟их надо вешатьˮ! Вот о чем разговор был...».

Тогда Николай Сергеевич закричал: «Да-да, да! Это верно, он правильно говорит! Об этом разговор был!» Тогда я спрашиваю их: «А чего же вы показывали другое?» А они говорят: «Под давлением!» Понимаете, я не знал, кого мне приведут, что они скажут, и вот это «вешание»... В Евангелии Христос говорит: «Когда вас поведут, не думайте, что вам говорить!» (ср. Мк. 13, 11) Я никогда не мог подумать, что мне припомнят это слово «вешать», я никогда не мог предположить, что мне припишут намерение вешать кого-то... И они полностью провалились! Они полностью провалились, и с меня была снята эта статья.

Существует такой ритуал: когда кончается следствие, тебе приносят все дела всех арестованных по твоему делу. Знакомься, можешь читать хоть неделю... И приходит другой следователь – после того, как тот следователь провалил дело на очной ставке, ничего не доказал и не разоблачил, то дали мне другого следователя. Я ему говорю: «Вы все это уберите, я это дерьмо читать не буду, и тратить время на это не буду. Здесь все, от начала до конца, туфта!» Вот как было интересно на Лубянке...

Он подходит ко мне, протягивает мне руку и говорит: «К сожалению, Алексей Петрович, вас осудят. Но если вы будете держать себя в лагере так, как вы держали себя на следствии, вы, может быть, останетесь живы!»

Они поняли, что я сопротивлялся, а ведь никто не сопротивлялся. Это редкий случай – когда такое сопротивление, что следователь тебе жмет руку.

И я из ссылки, из вечной, два раза обращался в прокуратуру с прошением о реабилитации. И два раза мне давали отбой...

Арцыбушев Алексей Петрович. Автопортрет, написанный во время заключения в Воркутлаге.

Арцыбушев Алексей Петрович. Автопортрет, написанный во время заключения в Воркутлаге.     

Когда в конечном итоге Хрущов разоблачил Сталина, то я вернулся из ссылки и тут же пошел в прокуратуру. Записался к заместителю Генерального прокурора. Он смотрит мое дело и говорит: «Мы таких не реабилитируем: вы же обвинялись в покушении на членов правительства!» Я говорю: «Но посмотрите на решение Особого совещания, там этой статьи нет! С меня ее сняли на очной ставке». Он листает, листает дело, и говорит: «А здесь нет материала об очной ставке! А с кем была очная ставка?» – «С тем-то и с тем-то». – «А где они?» Я говорю: «Понятия не имею. Я знаю, где Романовский, а где Корнилов – я не знаю, где он!» – «Ну, вот, пока от них не будет заявления о том, что была очная ставка, что они отказались от своих показаний на очной ставке, – вот до этих пор...». Ищи-свищи теперь... За 10 лет в лагере можно погибнуть! Никто не знал, где он. Знали, что этот – тут, а этот – тут (из тех, кто был арестован), а этот совершенно как будто сгинул.

Моя жена Варя с Мариной – в Москве, у своих родителей, а я прописался в Александрове, потому что мне нельзя жить в Москве, я не имею права: за сто километров... И Николай Сергеевич снял комнату, а я снял чулан. Но я не могу работать, а мне нужно семью кормить.

И вот, я еду в электричке из Александрова – абсолютно задавленный, абсолютно бесперспективный. Где искать?.. Никакой надежды у меня не было в то время на то, что я могу что-нибудь найти. Не с чего даже начинать.

И вдруг, подъезжая к Загорску, я вижу Троицкую лавру, и меня, как ветром, выносит в дверь. Но ведь это же не Александров? Какая же необходимость выходить? А меня просто выталкивает, просто выталкивает на платформу! Ничего особенного, но какая-то внутренняя необходимость .

Я знаю, куда идти, я иду в Троицкий собор, к преподобному Сергию

И я иду: я знаю, куда идти, я иду в Троицкий собор, к преподобному Сергию. Иеромонах служит молебен с акафистом, народ поет нараспев, все как положено. Я подошел к мощам – ни земного поклона не сделал, ни к раке не приложился, ничего! Но я крикнул внутренне: «Хоть ты мне помоги!» Вот таким тоном вызывающим.

Вот, отец Иоанн Кронштадтский говорит, что у Бога иногда надо требовать. Не просить, а требовать. Здесь было требование отчаяния. Потом я приложился, поклонился, поставил свечку и ушел. Ушел – облегченный: что-то скинул.

Сажусь на александровскую электричку, приезжаю в Александров, а там нужно полем пройти до той хаты, где Николай Сергеевич и я разместились. А он гуляет по тропинке по этому полю.

Заходит солнце, такая приятная погода. Он меня встречает и говорит: «А ты знаешь, кого я сейчас встретил?» – «Нет, не знаю!» – «Ивана Алексеевича Корнилова». Я говорю: «Когда?» А самого чуть кондрашка не хватил. «Когда, в какое время?» – «Ну, часа полтора тому назад! Вот его адрес. Я его спросил: ‟Не оставите своего адреса?ˮ» И он своему другу и адрес дал.

Александров – это такой город, где можно прожить десятилетия и не встретиться. А здесь: лоб в лоб. «Хоть ты мне помоги!» – и то, что нужно...

Под мою диктовку все это было написано – то, что, как сказал прокурор, им нужно, – и передано по этому адресу. Второе – от Николая Сергеевича, потому что он тоже был участником этой очной ставки. На следующее утро я у прокурора, и кладу ему на стол. Он говорит: «Так скоро?» – «Так вышло».

Он нажимает кнопку, входит другой прокурор, и говорит вошедшему: «Вне очереди на реабилитацию – всех!» Вот как обернулась моя фраза: «Ты мне помоги!»

«Вне очереди на реабилитацию – всех!» Вот как обернулась моя фраза: «Ты мне помоги!»

Так что все, что я пишу, это пережито мною лично. Понимаете, очень многие люди говорят: «Да это так, случайно. Ну, мало ли, это совпадение, мало ли, как бывает в жизни». Но не находят в этом путей Божиих: «Так случилось, так вышло». Но ведь ты сам видишь потом, что это не «само так вышло»...

А когда я лежал в Бутырках в общей камере, вповалку, – как сосиски, мы лежали, в ожидании своей участи… На суд-то не давали... И рядом со мной впритык лежал очень красивый и очень похожий на апостола Павла (у Эль-Греко есть апостолы Петр и Павел) Лев Копелев, которого привезли на доследствие. Он уже лет 5 где-то по лагерям...

А я не знаю, куда я еду. То есть мне хотя бы сориентироваться… Потому что там тоже есть опасные места, там тоже можно погибнуть. И там тоже можно помочь – по-разному, да?

И вот, этот Лев Копелев, который очутился рядом со мной, мне сказал: туда – нельзя, на раздатку – нельзя, где пищеблок – нельзя, где нужно командовать заключенными, нарядчиками – нельзя... И он говорит: самое счастливое и самое хорошее место в лагере – это санчасть. Там ты можешь многим помочь, и врачи высокой культуры. И ты в окружении этом живешь – как бы в другом мире... Ну, рассказал и рассказал.

А я на следствии себя вел очень дерзко, и мне обещали «хорошую жизнь». И когда этапом мы шли, то я шел на Воркуту, на пересылку. А с пересылки этап пошел на самую штрафную работу – на известняк. Это долбили в ста метрах глубины известь кайлом вручную и поднимали на носилках по серпантину на сто метров вверх. И почти что без одежды – на тридцатиградусном морозе. А кормили так, что ноги еле ходили. Ну, это потом я уже узнал.

А пока я стою на вахте, весь этап стоит наш на вахте. У меня ноги завернуты в портянку, потому что у меня украли ботинки, мороз 30 градусов. Эти – в папахах, в дубленках. На первый вопрос – «Кто медики? есть медики?» – ведь Копелев мне уже в память заложил, – я делаю шаг вперед. А у меня мать медик, она фельдшер очень хороший. А когда она болела, я ей делал уколы. Я все знал, я мог читать рецепты, абсолютно все знал, как перевязки делать – то есть был достаточно образован для лагерного «лепила». «В санчасть!» – сразу мне была команда. Я пришел в санчасть, и мне дали барак умирающих. Три ряда – нары – им надо приносить пищу и кормить умирающих. Цинга, пеллагра... Это не значит, что они сегодня умрут. В основном харбинцы. Потому что когда мы взяли Харбин, то всех русских оттуда выгребли, эшелонами, и – в лагеря...

Арцыбушев Алексей Петрович. Портрет заключенного (солагерника) Н.С. Комаровского.

Арцыбушев Алексей Петрович. Портрет заключенного (солагерника) Н.С. Комаровского.     

С этого я начал свое фельдшерство. А потом я заболел дизентерией. Из меня хлестала кровь, я знал, что это смерть. Лекарств никаких нет, и сам фельдшер мне говорит: «Леха, ну, только воду могу тебе предложить!»

Ну, я сам знал, что это неделю примерно... И вдруг неожиданно я вспоминаю, что мама рассказывала в моем присутствии, что народный способ лечения дизентерии очень простой. Нужно достать самую старую, самую заржавелую селедку. Самую пересоленную-распересоленную... Сожрать ее со всеми потрохами, с костями, с головой – всю целиком. И три дня не пить.

Понимаете, у меня как-то со всеми были всегда хорошие отношения, я никогда не «заедался». Как все, так и я. И поэтому воры, жулики хорошо ко мне относились. Я фельдшерил в их бараке, они играли там в карты, мне на это было наплевать.

Но до этого я получил посылку от Тони. Посылки привозят на машине, их много, и там становится очередь ворья и блатных в ожидании, что им что-нибудь дадут. А если не дадут, то они сами «отломят». Я это прекрасно знал.

Я выхожу с посылкой, снимаю крышку... Пачка папирос, кусок мыла из ящика – взял – и пошел дальше. Потому что если я принесу ее домой, у меня ее украдут, и я буду страшно страдать, потому что у меня ее украли.

Другие сразу съедают и умирают от заворота кишок, потому что голодный организм наедается – и заворот кишок ему обеспечен. А я так сыграл в футбол ящиком – и пошел...

Это вызвало такое удивление всей этой блатной своры! Неожиданно, никто так не делал, понимаете? Все прятали посылки, я не знаю как: под подушку, жрали... И потом, когда я пришел в барак, меня стали угощать моей колбасой! Угощать моими папиросами!

«Что ж, ты, иди сюда, жри!» И я приобрел в их глазах репутацию непонятного человека.   

И когда я заболел дизентерией, я одного из таких (Аркашка его звали) попросил подойти и сказал ему: «Ты знаешь, я умираю. У меня дизентерия! Мне необходимо достать такую-то селедку. Если не достанешь, меня через два дня не будет». Он мне сказал: «Постараюсь!» и ушел. А пищеблок за зоной. В зону еду привозят в баках и разливают, и раздают в очереди по котелкам… К вечеру он мне приносит селедку... Которую я съел – по маминому рецепту – со всеми потрохами.

Но три дня я лез на стенку! Это были страшные дни, потому что невероятная жажда. Но условие: ни глотка воды! Так что, видите, меня мама моя и тут спасла. Вот такие истории...

Источник: https://pravoslavie.ru/155333.html



Добавить отзыв
Отзывы

Церковный календарь

Афиша

Православный церковный календарь. Февраль 2025 года

1 февраля (19 января по старому стилю)СУББОТА Прп. Макария Великого, Египетского (390–391). Свт. Марка, архиеп. Ефесского (1444). Блж. Феодора, Христа...

Выбор редакции

Дневник ялтинца Николая Андреевича Дешкина. Хроника гитлеровской оккупации

Александр Гаврелюк Оккупация Крыма войсками нацистской Германии и ее союзников – трагическая страница в истории полуострова, которая по-прежнему...